О науке, высшей школе, жизни учёных на Дальнем Востоке : Носитель «духа времени»

Павел Георгиевич Коростелев (справа) с фронтовым другом.

Близится празднование Дня Победы в Великой Отечественной войне 1941-45 годов. Среди нас трудятся люди, которые не только помнят тот день, но приближали Победу, сражаясь на полях войны. Один из них – кандидат геолого-минералогических наук Павел Георгиевич КОРОСТЕЛЁВ, ведущий научный сотрудник лаборатории металлогении рудных районов Дальневосточного геологического института ДВО РАН. Павел Георгиевич награжден многими боевыми и трудовыми наградами.

Павел Георгиевич Коростелев в наши дни

– Павел Георгиевич, расскажите, о том, как вы оказались на Дальнем Востоке?

– На Дальний Восток из Канского района Красноярского края я приехал в 1931 году вместе с родителями, которые завербовались на Камчатку для работы в Акционерном Камчатском обществе, созданном в конце 20-х годов совместно с Японией, для освоения рыбных богатств Камчатского полуострова. Япония «инвестировала» оборудование рыбоконсервных заводов, плавсредства, технологии прибрежного лова в условиях Охотского моря и переработки улова – засолку рыбы и икры, изготовление рыбных, в основном лососевых, консервов.

Путины 1931 и 1932-го годов мы проживали совместно с японцами на рыбокомбинате Митога. В это время японцы работали вместе с нашими рыбаками и рыбообработчиками, а кроме того строили по соседству с Митогой новую базу для себя, где работали с 1933-го до августа 1945 года. Отношения с японцами до 1933 года были самыми непосредственными. По приезде на путину они привозили детям подарки: фрукты, игрушки. После 1933-го контактов с рядовыми японцами у нас не было.

В 1935 году наша семья переехала в районный центр, село Усть-Большерецк, где я начал учиться в школе, а отец работал в рыболовецкой артели имени ХVII патрконференции. Время бежало быстро. В 1941 году я закончил шесть классов.

– Помните ли вы день начала Великой Отечественной войны?

– Отлично помню, ведь 22 июня был редкий для Западной Камчатки теплый, солнечный день. Часть взрослого населения и дети в очередной раз смотрели на дневном сеансе фильм «Чапаев», но вдруг фильм прервали и предложили всем выйти на площадь перед клубом. Прослушав важное сообщение о нападении фашисткой Германии, люди не расходились до позднего вечера, а уже назавтра вся жизнь пошла по законам военного времени. Только что закончивших школу выпускников мобилизовали и направили в военные училища. В рыбацкой артели остался только штатный состав одной морской и одной речной рыболовецкой бригады, остальных, годных по состоянию здоровья рыбаков, также мобилизовали. Все старшие мальчишки с шестого класса были призваны на работу в рыбацкую артель. Старшие и физически крепкие – в рыболовецкие бригады, а младшие на береговую обработку рыбы.

– Как люди восприняли сообщение о начале войны?

– Вся перестройка на «военные рельсы» проходила спокойно. Взрослые жители отчетливо представляли ситуацию на западе страны. На Камчатке, после японских провокаций на Хасане и Халхин-Голе ситуация была напряженная, но паники не было. Не было и чувства обреченности.

В этой связи хотелось бы развеять инсинуации, которые не раз возникали по поводу оценки поведения советского народа во время войны. В частности, недавно на СПб канале «Открытая студия» при обсуждении проблемы «защиты Родины» один из приглашенных, относительно молодой предприниматель, заявил, что против фашисткой Германии выступили люди, зомбированные советской пропагандой. Другие «политологи», дистанцируя себя от «советских людей», называют последних совками, быдлом и прочими неблагозвучными кличками, забывая, что они плоть от плоти тех самых совков.

Советское общество никогда не было однородным. Это было видно даже детям. По словам доктора исторических наук И.Б. Чубайса, у советской власти была серьезная оппозиция – не менее 30% населения, том числе, активных противников, которые перешли на сторону фашистов, и пассивных, – вставших на защиту Родины.

Что касается пропаганды и ее воздействия на население, то сегодня она, – как минимум, не слабее, чем в коммунистический период, учитывая активную роль церкви и значительной части интеллигенции, среди которых нашлось место и для представителей науки.

– Павел Георгиевич, а чем пришлось заниматься лично вам с началом войны?

– Я до подхода лосося варил тузлук для засолки икры, а потом на рыбообрабатывающей пристани подавал рыбу резчицам и отвозил на вагонетке ее засольщикам. Позднее я был переведен в икорный цех. Вначале протирал ястыки на грохоте, а потом меня взял на засолку икры мастер, который учился икорному делу в Японии –Cоол Хаймович Вальтер

– А как же учеба в школе?

– После завершения путины было две трудных учебных зимы – 1941-42 годов и 1942-43 годов. Руководство школы и района серьезно подходило к организации не только учебы, но также и военной подготовки. Все старшеклассники прошли курс одиночного бойца и получили личное оружие – винтовки, которые хранились в школе в спецкомнате. В это время все девочки проходили курсы медсестер. Были организованы круглосуточные дежурства без отрыва от учебы. Проводились военные учения, в которых взвод школьников вместе с учителями взаимодействовал с расположенным по соседству с селом пехотным полком. После разгрома немцев под Сталинградом и Курском, дежурства в школе были отменены. Японцы, все военные годы бесчинствуя на акватории Охотского моря, на Камчатку заходить опасались. Все наши базы работали в непрерывном режиме, а контингент рыбаков прошел военную подготовку.

Осенью 1944 года, после очередной путины, уже в составе морской бригады, я пошел в 10 класс, а 9 ноября, отметив 17-летие, был призван в армию – в тот же, соседний, 198-ой горно-стрелковый полк. В начале декабря, после прохождения карантина райвоенком, капитан Непейпиво забрал меня и еще двух десятиклассников (Н. Стругова и В. Куликова) и «сдал» в школу в поселке Октябрьский (в то время – рыбокомбинат имени А.И. Микояна) – доучиваться.

25 июня 1945 года, на следующий день после сдачи экзаменов, райвоенком забрал нас из школы и отправил в ту же роту «салаг», в которой мы потом дослуживали несколько лет. Нужно отдать должное командиру полка, который не побоялся отпустить нас (почти не служивших) на выпускной вечер, где мы простились и со школой, и с учителями, и с девочками, с которыми проучились дружно этот последний год учебы.

– И началась военная служба…

– Так точно! Время мчалось стремительно. Не успели мы адаптироваться в роте, как началась война с Японией. В середине августа полк в полном составе совершил марш-бросок на побережье Охотского моря, где 18 августа загрузился на борт парохода «Чапаев». Уже 19 августа наш 2-ой батальон десантировался на остров Парамушир в районе нынешнего Северо-Курильска, из которого японские части были выведены на боевые позиции. На следующий день японцы капитулировали, и началась приемка военнопленных, сбор оружия и прочих трофеев, уничтожение боеприпасов. 1-ый и 3-ий батальоны на том же «Чапаеве» очищали от японских гарнизонов другие Курильские острова.

К середине сентября пленных японцев эвакуировали на Большую землю. Подошли воинские части, которые сменили нас, а наш батальон вернулся на «зимние квартиры», где собрались почти все мы, кто сопровождал военнопленных.

– Как вели себя японские военнопленные?

– В этот период у нас, солдат, непосредственных личных контактов с японцами не было. Мы их охраняли. Вели они себя миролюбиво. Ночами жгли костры, пели песни. Уже в наше время их описала демократическая пресса как голодных и холодных изгоев, порабощенных «бездушным коммунистическим режимом». Однако если учесть всю тяжесть и ужасы войны с Германским фашизмом, разрушившим западные районы страны, и тяжесть послевоенного времени, пленным обижаться не на что, – мы жили в то время не намного лучше.

В 70-х, 80-х и 90-х годах мне неоднократно приходилось встречаться с японцами геологами. У нас были вполне хорошие рабочие отношения. При этом мы никогда не занимались политикой, в том числе, обсуждением проблем, так называемых, Северных территорий.

– Как долго проходила ваша воинская служба? Кто повлиял на выбор вами геологической специальности в ДВПИ?

– Служба продолжалась до 1951 года. Оканчивал ее я во Владивостоке. К тому времени экстерном закончил два курса исторического факультета Владивостокского пединститута. Во Владивостоке жили две моих сестры. Знакомый младшей сестры, студентки пединститута, В.В. Берлизов оканчивал геологический факультет Дальневосточного политехнического института и работал на полставки в геологическом отделе Дальневосточного филиала АН СССР. Узнав, что я неплохо хожу на бате, он посоветовал мне предложить свои услуги батовщика заведующему геологическим отделом Ф.К. Шипулину. Мне нужна была работа сразу же после демобилизации, ведь мое выходное пособие составляло всего около 15 рублей.

15 мая – демобилизация, получение паспорта, а 1 июня я уже отправился в командировку в Хабаровск. Затем, в составе отряда И.К. Никифоровой, выехал в Тугуро-Чумиканский район, в бассейн реки Уда. За время полевых работ я в общих чертах познакомился с тем, чем занимаются мои новые коллеги, «заразился» геологией, а вернувшись во Владивосток, подал заявление в ДВПИ на геологический факультет. Гуманитарные предметы мне зачли. Экзамены по физике и химии сдал на хорошо, и лишь математика далась с трудом, все-таки шесть лет стоял в строю.

Сразу по зачислении в ДВПИ я пришел в геологический отдел искать подработку по будущей специальности. В те годы основной костяк лаборантов составляли студенты, из которых зачислялся на ставку один. Первую зиму я работал с будущим Генеральным директором Примгеологии Н.И. Лавриком. А с октября 1952 года сам стал «ведущим», подыскивая себе напарников из студентов.

– Павел Георгиевич, как у вас возник интерес к занятиям наукой, почему выбрали работу геолога-ученого, а не геолога-производственника? Расскажите о ДВ Филиале АН СССР в послевоенные годы…

– Геология привлекла, прежде всего, демократичностью отношений, как в поле, так и в стенах лабораторий, что для меня, недавнего военнослужащего, стало откровением. Во-вторых, можно быть каким угодно человеком, но перед работой будь ты хоть «семи пядей во лбу» – ученый любой специальности должен быть предельно честным. В третьих, (отрицательное качество, но для меня, воспитанного в тяжелом физическом труде, – положительное) совмещение труда умственного и физического. Наконец, коллективы старших товарищей, ученых. Ведь в пятидесятых годах прошлого века в Дальневосточном филиале АН СССР были собраны разносторонние специалисты, которые позднее разошлись по разным институтам. Это все были люди неординарные, высокой грамотности и эрудиции. Докторов наук были единицы, пожалуй, Председатель президиума Б.М. Колесников и сменивший его В.Т Быков, А.И. Куренцов. Кандидаты наук Ф.К. Шипулин, Ю.М. Майоров (долгие годы ученый секретарь ДВ филиала), И.Н. Говоров, Л.Н. Хетчиков, И.Ф. Беликов, В.А. Розенберг, М.А. Михайлов, А.Д. Нестеренко, В.Г. Рейфман, Е.П. Ожигов, А.И. Крушанов, И.И. Брехман и многие другие, были высоко эрудированными специалистами, настоящими учеными, к тому же имели твердую гражданскую позицию, которую отстаивали до конца.

– Каким был тогда «дух времени» в научной среде?

– Принципиальным! В этой связи стоит вспомнить А.Д Нестеренко, прогноз которого по сельскому хозяйству Приморского края на пятилетку конца 50-х годов не совпал с данными специалистов Крайкома КПСС и Приморского Крайисполкома. Алексей Демьянович бился до конца, вынужден был даже уехать из Приморья в Якутию, но в скором времени вернулся с победой, а первого секретаря Крайкома В.Т.Чернышева заменили.

Большинство этих ученых ДВ филиала были в возрасте, однако не гнушались любой работы, участвовали в субботниках. В частности, в один из таких субботников было собрано два дома в Ботаническом саду. Душой этих работ был Е.П. Ожигов, который обладая большой физической силой, мог один поднять стенку дома.

Безусловно, дух того времени был высок. Кому-то покажется странным, но в «эпоху махрового тоталитаризма» большие перспективы роста науки на Дальнем Востоке доводились до каждого сотрудника и осуждались не келейно, руководством, а горячо, принципиально на производственных и партийных собраниях. Но никто даже не предполагал, что рост будет столь значительным. Когда вслед за Сибирским отделением было предложено подготовить проект расширения ДВ филиала даже планирование строительства было очень робким и скромным. Ведь во Владивостоке с 1939 г ничего не строилось вообще. Поэтому на первом этапе был предусмотрен только главный корпус, в котором расположен ДВГИ. Там же предполагалось разместить Президиум и все остальные коллективы, кроме института химии, которому был запланирован самостоятельный корпус.

– Академик Евгений Павлович Велихов как-то сказал, что труд ученого в нашей стране выше всего ценился сразу после войны. А как ваше восприятие?

– Известное высказывание академика Е.П. Велихова о самой высокой оценке труда ученых в послевоенное время относится, прежде всего, к тем отраслям, с которыми он был тесно связан – атомной энергетикой и космосом. В других отраслях, с одной стороны, бюджеты научных подразделений позволяли выполнять большой объем работ. С другой же, сколько помню, власти всегда ругали науку и подсчитывали, какова отдача на рубль вложений. Доходило до абсурда. Когда В.П. Ломакин вручал академику Н.А. Шило орден за успехи уже Дальневосточного научного центра АН СССР, он также затронул вопрос «об отдаче на рубль» и как мальчишке подчеркнул, что с этим не все благополучно. Этот незаслуженный упрек вызвал слезу унижения у человека, перед которым трепетали многие.

Как видите, время стремительно мчалось вперед. Соответственно, менялись и мои представления о жизни, работе. К окончанию учебы я побывал на различных практиках, где видел труд геолога-производственника. Я понял, что хотя труд производственников более востребован, оплачивается лучше, чем младших научных сотрудников, но последние ближе к геологии познавательной, особенно в случае рудных месторождений, предмете моей специализации. Поэтому, когда заведующий геологическим отделом И.Н. Говоров предложил включить меня в заявку на выпускников ДВПИ, я согласился. Хотя, признаюсь честно, душа болела за производственную геологию. Может поэтому я много лет возглавлял группу тесно связанную с геологоразведочными экспедициями и горно-обогатительными комбинатами. Без ложной скромности могу сказать, что союзы эти были весьма плодотворными, прежде всего для производства.

Чем привлекла минералогия, олово?

С оловом моя деятельность связана не случайно. Ведь Дальний Восток, Якутия с начала 30-х годов были основными поставщиками олова стране. Кроме того, Е.А. Радкевич – видный «оловяншик», создав лабораторию металлогении пригласила меня работать в ней и я почти 15 лет помогал Екатерине Александровне в руководстве лабораторией. Так я попал на «оловянную иглу» а потом уже при всем желании не смог уйти. Ныне олову найдено в промышленности много заменителей, однако, особенности его месторождений наиболее контрастно и полно отражают условия образования, что постоянно привлекает большой круг геологов-ученых. Накопленный опыт, знание многих месторождений олова Приморского и Хабаровского краев позволяют (используя новую приборную технику) продолжать исследования все той же проблемы – генезиса рудных, и, в частности, оловорудных месторождений.

За последние годы «дух» научных исследований вообще и геологических, в частности, значительно изменился. Сегодня другое время – время новых основополагающих теоретических разработок, как, например, плитовая тектоника, с позиций которых идет обобщение известных материалов и разработка прогноза новых рудоносных площадей.

– Есть ли надежда у современных геологов найти новое месторождение, или времена крупных открытий – позади, и почти все уже найдено?

– Тайная мечта многих геологов любых отраслей – найти месторождение. Эта мечта выражалась в шутливом фольклоре. К примеру, одной из популярных песен геологов 50-х была та, которую я услыхал в 1955 году от Е.А. Радкевич на мотив известной песни В.Г. Канделаки о «Столетнем Вано и Смерти»

… Мы найдем месторождение, нани-на, нани-на.

Всесоюзного значенья, нани-на, нани-на.

Будем мы лауреаты нани-нани-на!

Загребать деньгу лопатой – Де-лива-дела!

Для молодых людей, которые, как сейчас любят выражаться в интернете, «в танке», скажу, что Екатерина Александровна Радкевич член-корреспондент АН СССР, доктор геолого-минералогических наук, профессор, заслуженный деятель наук РСФСР, Герой Социалистического Труда, директор-организатор Дальневосточного геологического института – первого академического института в системе ДВ филиала СО АН СССР.

Безусловно, и сегодня есть надежда на открытие новых месторождений. Пример – открытие нового типа благороднометалльной минерализации группой сотрудников ДВГИ под руководством академика А.И. Ханчука. Не отчаивайтесь, коллеги! Все лучшие открытия всегда – впереди!

У меня – тоже. Через пять месяцев исполнится 60 лет с начала моей работы в геологии и 85 лет жизни. В моем окружении ученики и друзья, с которыми рука к руке мы дружно шагаем по геологии уже больше 40 лет. Среди моих друзей не только ученые, но и производственные геологи. Мы постоянно общаемся по работе и просто дружим, тем более что после 60-ти возраст нивелируется.

Но, самое главное, со мной рядом уже 58 лет Наталья Александровна – подруга, жена, руководитель по жизни, Любимая, которую я присмотрел еще в зиму 44-45 года. Попробуйте подсчитать, сколько воды утекло?!