Рассказ Леонида ИЗОСОВА «Сладкая цистерна»

 

К 80-летию Победы в Великой Отечественной войне

9 Мая – один из главных праздников нашей страны – День Победы. Это особая дата, её не вычеркнут из истории, она останется навечно в календаре и всегда будет напоминать о тех страшных событиях, великом разгроме фашистских войск. Мы – последнее поколение, которое сможет увидеть живых ветеранов и услышать рассказы о войне из их уст, о том, как победили, как смогли выжить… Поэтому очень важно, чтобы следующие поколения тоже не забывали о них.

Уважаемый читатель, сегодня мы публикуем воспоминания бывшего несовершеннолетнего узника фашистских концлагерей Леонида Александровича Изосова. Его рассказ был напечатан на страницах газеты в феврале 2010 года. К сожалению, автора с нами больше нет – главный научный сотрудник лаборатории геологических формаций ТОИ ДВО РАН доктор геолого-минералогических наук Л.А. Изосов ушёл из жизни в декабре 2022 года.

Леонид Александрович ИЗОСОВ

Сладкая цистерна

Посвящается моему другу Леониду Моисеевичу Шлейферу

Просящему у тебя дай и от хотящего

занять у тебя не отвращайся.

Евангелие от Матфея. Гл. 5, 42.

1

Колонна пленных двигалась посередине мостовой, шаркая по белым лбам булыжников стоптанными тяжёлыми сапогами. Над колонной вместе с пылью висело, как проклятье, тягостное молчание.

Пацаны, продираясь сквозь цепкий бурьян за забором, высовывались в проломы в досках и стреляли в немцев из рогаток. Стреляли они мелкими осколками, специально разбитых молотком чугунов – чугунками. Иногда снаряды достигали цели, и тогда подчеркнуто подтянутый офицер-немец, следующий сбоку строя, сдержанно обращался к конвоиру. Тот криво усмехался и шутливо грозил забору тяжёлым, как кувалда, кулаком.

В страшной пустоте среди свежих руин улицы колонна ползла, будто жирная зелёная змея.

2

Город детства. Огромное пепелище, где развалины пахнут холодным дымом, где остатки облупленных стен домов со следами многократной побелки напоминают полотна импрессионистов, где в мокрых и чёрных подвалах живут серые от голода старики и бледные, как картофельные ростки, дети...

Здесь когда-то атаки сменялись атаками. / Детства Мир... Никогда не забыть который... / Мне досталась Земля, перепаханная танками, / И дома, похожие на раздавленные помидоры...

Улица была широкая. Железнодорожное полотно делило её на две части. Между красными от ржавчины рельсов и коричневых раскрошенных шпал пробивалась тонкая, как волос, трава.

Около полотна росли древние морщинистые тополя. На них гнездились орды ворон и галок. Они гавкали, как собаки, наклоняясь вниз – к нам.

Война только что кончилась. Я имею в виду, что немцев, в конце концов, разбили, водрузили над рейхстагом наш флаг, и армия, как большая река после половодья, стала входить в своё русло. Тонкие ручейки бежали, стремились вниз – домой.

Солдаты возвращались неожиданно – в бурых шинелях, выбеленных погодой гимнастёрках, при погонах, орденах и медалях, с хилыми вещмешками, в которых были нехитрые трофеи.

Но то тут, то там кто-нибудь подрывался на мине, на гранате... Ухали не взорвавшиеся в своё время снаряды и авиабомбы. Пацаны баловались оружием, калечили, а то – и убивали друг друга.

Для кого-то эта война всё-таки закончилась – победно, или по варианту царя Пирра…. Для кого-то – она так и не начиналась. А иным – почти неизвестна.

А в душах тех, кто прошёл или пережил войну, она так и продолжается. И конца ей не видно.

3

Цистерну пригнали на улицу ночью. И утром пацаны увидели её во всей красе – лоснящуюся от росы, с засохшими следами патоки на боках.

«Смотри, Лёха, сколько шамовки», – восхищённо толкнул меня в бок мой друг по прозвищу Монах. «Вот бы черпануть маненько...»

У цистерны прохаживался часовой – худой солдатик с крупным носом и кривыми ушами, придавленными пилоткой. Ноги у него были, как палочки, и он методически переставлял их. Форма на солдатике была свежезелёная, сапоги надраены, но мягкая пыль нашей улицы уже успела покрыть их головки. Весь он был чистый и аккуратный, очки с железными дужками жёстко взблескивали при каждом его повороте кругом. Винтовка с четырехгранным штыком ещё больше удлиняла эту сухую фигуру.

«Вот ещё – цапля-то», – сказал Монах.

Детей скоро собралось много. Посмотрев сверху, можно было бы заметить, что они окружили цистерну, и это живое, трепещущее кольцо медленно, но неотвратимо сжимается. Ещё... ещё... Ближе...

И вот ребятишки облепили эту сладкую цистерну, как пчёлы – леток. Они скребли ногтями её бока и облизывали пальцы, несмотря на суетливые окрики и толчки часового.

А когда тот, как показалось Монаху, отвлёкся, он быстро отвинтил кран и подставил под него свою пилотку.

4

«Ах ты, гадёныш», – прошипел часовой и цепко схватил Монаха за шиворот. Затем он аккуратно приставил винтовку к цистерне, тщательно закрыл кран и нахлобучил полную патоки пилотку Монаху на голову. А потом полюбовался на него, захихикал и пнул пацана коленом под зад.

Монах отлетел от цистерны, как мячик, пробежал ещё немного и стал посередине улицы, опустив руки.

Ребята сгрудились вокруг него. Глаза Монаха смотрели сквозь бурое месиво и хлопали, как у паяца.

Но никто не засмеялся.

«Ну, сука, ладно…», – процедил самый старый из пацанов – Статуя, водившийся с блатными, и побежал в развалку. За ним устремились и остальные ребята.

Там среди ярко-розовых, как ободранная туша кирпичных стен, посоветовались. И вышли на улицу. Монах тоже вышел. Без пилотки, но всё ещё – со сладким и липким лицом.

Пацаны разбежались во все стороны, медленно, с потягом достали из карманов рогатки и, сильно растягивая резину, открыли огонь по часовому.

Чугунки цокали, как пули, о цистерну и, завывая, рикошетили.

Цистерна басовито гудела. Видать, она была неполная.

Солдатик сначала истошно завопил, потом стал клацать затвором и тыкать штыком во все стороны – в пацанов.

Сколько это продолжалось – трудно сказать.

Тут время растягивается, как резина.

Схватка была прервана с появлением пожилого сержанта, медленно двигавшегося в сопровождении рядового. Они пришли сменить часового. У цистерны.

Сержант выглядел квадратным. Голова его с выдвинутой челюстью была низко пригнута, кривые ноги в кирзовых сапогах твёрдо ступали на землю. У рядового на гимнастёрке серебряной рыбкой взблескивала медаль. Шагая, он гибко раскачивался, поглядывал цепко по сторонам и щурил прозрачные жёлтые глаза, как котяра.

5

Они подошли, и часовой, наклоняясь, будто клюя, стал что-то рассказывать сержанту. Отговорив, он поднял голову и тихо, как бы сам себе, рассмеялся.

Тогда сержант, не размахиваясь, двинул часовому снизу. Голова у него дернулась с противным хряском. Как будто рубили мясо.

Стоящий рядом солдат-сменщик с интересом глянул на сержанта, но ничего не сказал.

Сержант повернулся и пошёл. Его щетинистый словно посыпанный солью затылок был утоплен в плечах.

Часовой тихо, по-бабьи, заскулил сквозь ладони, качаясь, как Ванька-Встанька. Его тонкие ноги переломились в коленях.

И никто не засмеялся. Все посмотрели на Монаха.

У него по сладким щекам текли слёзы.

Новый часовой заступил на пост. Он внимательно прищурился на рахитичных, заморенных голодухой ребятишек, подмигнул круглым глазом Статуе и что-то тихо сказал ему.

Статуя заулыбался во весь свой щербатый рот.

6

К вечеру подул резкий ветер. И поднял пыль и косо понёс её вдоль улицы. Кое-где возникали вихри, которые всасывали всякий мусор, раскручивали его в высоте и отпускали.

В сером небе, как грязные птицы, нелепо метались куски газет.

И вот пролился дождь, и прибил пыль, и умыл тополя.

Голые пацаны выскакивали под мягкие струи и, щебеча, как воробьи, плясали в тёплых лужах на асфальте Танец Жизни.

Когда дождь кончился, Статуя притащил два полных солдатских котелка густой и пахучей, как мёд, патоки. И пацаны, словно псы, накинулись на неё.

Детство продолжалось.

Леонид ИЗОСОВ,

заведующий лабораторией Тихоокеанского океанологического института им. В.И. Ильичёва,

доктор геолого-минералогических наук,

бывший несовершеннолетний узник фашистских концлагерей

Фото из архива автора

(«Дальневосточный учёный», №2 от 3 февраля 2010 года, с.10)