Виктор КВАШИН. Рассказы о войне.

Ненасытные

Я был молод, честен и справедлив.

Судно, на которое меня определил отдел кадров, было маленьким и старым. Зато небольшая команда была молодёжной и дружной. Старше других были капитан, старпом и боцман, их уважительно величали по отчеству.

Ещё был моторист второго класса Яковлевич – худющий, нелюдимый, неряшливый и вечно пьяный старик. Жил он на судне, на берег сходил лишь за водкой. В то время было обычным, что моряки всю жизнь жили на судах.

Яковлевич был жадным. Он приходил в столовую раньше всех и начинал есть хлеб, потом съедал две порции обеда, ещё долго сидел за столом, а когда команда расходилась, собирал остатки и уносил в каюту. Каюта у него почему-то была отдельная.

Ещё мне не нравилась повариха, костлявая старуха, точно как баба-яга. Она тоже вечно жевала, никогда не разговаривала, смотрела будто пустыми серыми глазами сквозь человека, и очень плохо готовила.

Судно вышло в рейс. К моему удивлению, Яковлевич получил повышение – должность четвёртого механика, хотя по-прежнему продолжал пить. Приходящая во время стоянки в порту повариха поселилась в его каюту. Выяснилось, что повариха жена Яковлевича, и что он высококлассный механик.

– В порт придём, его снова в мотористы разжалуют, – объяснил мне боцман. – А в рейсе он механиком нужен, он лучше стармеха в двигателях разбирается.

Профессионализм сразу повысил статус Яковлевича в моих глазах, и я даже простил ему его обжорство. Но его супругу я невзлюбил ещё больше. Как можно, чтобы муж жил на судне, когда она живёт в городской квартире? И до каких пор она будет кормить нас помоями? И главное, все молчат и никто не возмущается!

Во время шторма протёк потолок каюты, где жили Яковлевич с поварихой, и нас послали вскрыть подволок и определить место течи. Текло над рундуком. Пришлось разбирать. А в шкафу – консервы, пакеты с крупой, сухарями, сахаром!

Как был в робе, я пошёл к старпому.

– Она воровка! Таким людям не место в нормальном судовом коллективе!

– У нас нет по штату артельщика, повар отвечает за продукты, отчётность у неё в порядке, – равнодушно отреагировал старпом. – Так что успокойся и иди работать.

– Она и на стоянке сумками домой таскала. И готовит ужасно. Неужели нельзя найти нормальную повариху?

– Это не твоего ума дело. Будешь выступать, не сработаемся.

Я понял, что старпом с поварихой заодно – оба расхитители. Но что я мог поделать?

Рейс кончился, мы вернулись в порт. Команда разошлась по домам, остались матросы и снова пониженный до моториста Яковлевич.

У боцмана был день рожденья. После работы он накрыл стол. Пригласил тех, кто жил на судне. Пришёл и Яковлевич, не дожидаясь тоста, начал жадно есть.

Мы поздравили боцмана. Он хороший человек, любили его матросы. Выпили. Начались шутки, морские «подколы», смех. Боцман знал уйму анекдотов, было весело, как никогда. Вдруг поднялся со стаканом Яковлевич.

– Тихо! – скомандовал он. – Тост! Чтобы не было войны!

Он выпил до дна, сел и заплакал навзрыд.

Испортил он нам праздник. Вышли на палубу, закурили. Молча смотрели на вечерние городские огни, отражающиеся в бухте.

– Слушай, ну чего его держат? – спросил я боцмана. – Мало что ли толковых механиков? Пьянь же беспросветная! И эта тоже – воровка, готовить не умеет. Я бы их на месте капитана давно выгнал по тридцать третьей!

– Пускай живут, – ответил боцман. – Они в Освенциме были. Три года. Там и познакомились. Оттого и наесться всю жизнь не могут. Пошли-ка ещё по одной примем. Чтобы войны не было.

Это было сорок лет назад. Я был молод, честен и глуп.

2010 год

Гостеприимство

Рассказ занял 3 место на 25-м Юбилейном Конкурсе Фонда ВСМ

– Дедуля, расскажи, как ты Германию освобождал. Мне ко Дню Победы рассказ написать нужно.

– Я тебе, внучка, уже говорил, что в Германии я не был.

– А что ты освобождал?

– Ничего я не освобождал.

– Ну, ты же рассказывал, дедуля! Ты же где-то там воевал, в Венгрии, что ли.

– В Румынии.

– Расскажи, как Румынию освобождали, как вас там встречали.

– Мы их не освобождали, а завоевывали. Они с Германией заодно были. Не чего об этом писать.

– Я же на филолога учусь, дедуля, может, я писателем стану. Задание такое. Мне зачёт не поставят.

– Если хочешь стать писателем, никогда не пиши о том, чего не знаешь.

– Вот ты мне расскажешь, я и узнаю. Нам фильм показывали, хронику, как советские войска встречали цветами. Расскажи, дедуля!

– Кого как, иной раз и цветами встречали. А вообще, чего им радоваться-то было?

– Освобождению от фашистского ига.

– Ты больше фильмов смотри, ещё не то увидишь. Они с немцами против нас воевали. Правда, вояки из румын никакие, мы их сотнями в плен брали. Ну, и перебили изрядно. Радовались те, кому при немцах плохо было, а кому хорошо было, те по норам сидели. Теперь-то видно, что таких гораздо больше было. Я на всю жизнь их гостеприимство запомнил.

Прорвали мы оборону. Там немецкие части вперемешку с румынскими были. Немцы крепко оборонялись, румыны слабее. Перемешалось всё. Их части у нас в тылу остались, наши к ним в тыл продвинулись – неразбериха. Наш полк продвигался вперед побатальонно.

Как-то так получилось, идём мы и идём, сбиваем заслоны небольшие, в общем, легко движемся. По пути человек сорок в плен взяли. Вышли к деревне, стали в стороне, в леске. А вечер уже. Разведка донесла: противника в населённом пункте нет, местные жители – только женщины, хорошо встретили, вином угощали, кормили, в гости приглашали. Комбат приказывает батарею к церкви поставить, на возвышенности, командный пункт в деревню перенести. В общем, весь батальон туда перебрался, только с десяток бойцов под командой помначштаба оставили в лесу пленных охранять. И меня угораздило.

Вот ночь настала. Из деревни смех слышно – веселятся наши. А мы пленных в кучу сбили поплотнее, часовых выставили, охраняем посменно. Сухари жуем. Обидно. Дружок мой, Сашка, говорит:

– Давай, я смотаюсь, хоть пожрать принесу. Может, и выпить достану. Темно, ПНШ не заметит.

Ну, пошел он. Я жду, жду, а его всё нет. Ну, думаю, выпил, наверно, Сашка, и забыл про меня. И как я его выгораживать буду, когда ПНШ узнает, что он пост покинул?

Среди ночи в деревне выстрелы, крики. Но не частые, а как-то беспорядочно, отрывисто. Помначштаба велел круговую оборону занять, утра ждать. А темень – глаз выколи, да ещё дождик начался. Потом к нам пробрались двое бойцов, говорят, нападение было, но кто, что – непонятно. А утром всё выяснилось. Ловушка это была. Женщины в гости звали, а по подвалам и на чердаках немцы затаились. А ночью, как наши спать легли, они и напали. Почти всех порешили, мало кому спастись удалось.

– Ой, дедуля, страшно как! А что же с этими женщинами? Их арестовали?

– Нашли бы – убили. Кто бы их арестовывал за такие дела. Не было там к утру никого. Все ушли, и немцы, и местные. Спалили мы эту деревню, всю, до последнего сарая.

– А как же они потом жить будут?..

– А не надо им жить! Не надо им жить… Сашку они зарезали. Лучший мой друг был, мы с ним бок о бок от самого Смоленска…

Вот так нас встречали, внучка. Только ты это не пиши, не нужно. Хочешь зачёт получить, напиши, что цветы на танки бросали, хлебом-солью встречали и всё такое. Скажи, дед фронтовик рассказывал.

Предсказание

В бывшей столовой коопзверопромхоза, а ныне кафе-баре «Маргарита» играли свадьбу.

Народу собралось много. Еще бы, не часто женятся бывшие супруги, которые год назад на глазах у всего посёлка официально развелись, а теперь снова оформляют брак, да ещё и свадьбу закатили.

На правах старшего слово взял Леонид Павлович Мельников. Он поднялся, позвякивая медалями, постучал вилкой о тарелку, требуя тишины.

– Дорогие брачующиеся! Вот, послушайте, что я вам скажу. В феврале сорок третьего заняли мы позиции в лесу. А нужно сказать, почва там болотистая, и хоть и зима была, а под снегом болотина не промерзшая…

– Ну, завёл дед песню, теперь на полчаса, – громко прошептал кто-то из гостей.

– А наши стодвадцатимиллиметровые миномёты в болото не поставишь, – невозмутимо продолжал Леонид Павлович. – Однако смекалка русского солдата всегда выручала. Придумали мы ставить плиту миномета на корневище дерева, а для горизонтальности настил из сучьев делали. Так и выставили батарею, к бою изготовили, а как приказ поступил, стали стрелять со своих закрытых позиций.

Хорошо стреляем, наблюдатели доносят, что накрываем огнём скопление противника. Мы все рады – это же первая наша боевая стрельба, и сразу в точку – не зря учились.

Вдруг как жахнет над головой! Я на земле очутился. В ушах звон. Никто ничего не понимает. Стрельбу прекратили, разобрались. У одного миномета плита с корневища съехала, ствол немного повернулся, ну и мина за вершину сосны задела, ровно у меня над головой. Шинель на мне в решето, а тело даже не поцарапало.

Подошёл к нам командир батареи сорокапяток, бывалый офицер, с орденами, посмотрел на меня и говорит: «Это твое боевое крещение. И если своя мина не убила, немецкое оружие тебе уже не страшно. Долго жить будешь». Вот он мне какое предсказание дал…

– Кончай уже, Палыч, выпить хочется!

– Ты, Семён, своё возьмешь, через час в салате лежать будешь.

– А чего ты тут лекцию развёл? – обиделся Семен. – Свадьба, поздравлять молодых надо, а ты…

– Я и поздравляю. А ты старших не перебивай. Тебе, видать, тоже предсказание было.

– Какое? – Семён раскрыл рот.

– Если от первой бутылки не помер, до самой смерти пить будешь.

Народ развеселился.

– И вот, что вы думаете, – продолжил ветеран, – сколько возможностей сгинуть за войну было – и хоть бы что! Взять хотя бы случай с котелком в ту же зиму. В наступлении плохо питались, всухомятку. А костры на передовой разводить запрещалось, чтобы не демаскировать, значит. А тут метель поднялась – соседа не видать, не то что немцам нас. Решили мы своим расчётом горячего сварить. Костерок в снегу развели, сварили, стали делить. Тут, откуда ни возьмись, артналет. Да такой плотный, я за всю войну такого больше не видел. Все – кто куда, я под дерево, а котелок с варевом к брюху прижал, берегу. Думаю, если жив останусь, поем всласть горяченького.

И хоть огонь был шквальный, а как-то уцелели все из нашего расчёта. Только чувствую, котелок мой полегчал. Поковырял в гуще ложкой, да и выловил осколок.

Или тогда, в окружении… да это я уже сто раз рассказывал, все знают.

Так к чему это я все говорю, дорогие мои молодожёны? А к тому, что если ваш собственный развод не убил вашу любовь, теперь вашей семье ничего не страшно. Жить вам в согласии и счастье до конца дней ваших.

Горько!

Виктор КВАШИН

Другие рассказы Виктора Георгиевича можно прочесть здесь