Российский Дальний Восток или Тихоокеанская Россия: где мы будем?

Публикуется с любезного разрешения автора Николая Фокина

Николай Иванович Фокин

Понятие «Тихоокеанская Россия» все более активно входит в научный и практический оборот, в политико-экономическую лексику. Оно не только в содержании, оно уже и в названиях научных монографий и статей, стратегий и программ социально-экономического развития региона. Недавно изданные книги губернатора Приморского края Сергея Дарькина и директора академического института профессора Виктора Ларина – тому подтверждение. Возникает вопрос – вытесняется ли привычное название нашего региона – российский Дальний Восток? И если «да» – то, что из этого следует?

Обращение к Интернет-ресурсам дает утвердительный ответ на первый вопрос. Более того, в англоязычном поисковике «Google» вытеснение уже произошло – страниц с материалами о Тихоокеанской России на порядок больше, чем о российском Дальнем Востоке.

Утвердительный ответ дает и обращение к молодежной аудитории региона. Среди студентов-восточников (экономистов) 85 процентов убеждены не только в перспективности «тихоокеанского» названия, но и в том, что они уже живут в Тихоокеанской России.

Что из этого следует? Возможны два ответа: «нейтральный» и «формирующий».

«Нейтральный» ответ исходит из того, что само по себе название мало на что влияет. Все зависит от содержания, которое в него вкладывается. Поэтому оба названия можно рассматривать как содержательно равнозначные. Если и есть отличие, то не принципиальное. Оно идет по линии – название привычное и устоявшееся (Российский Дальний Восток), и название относительно новое и менее заштампованное (Тихоокеанская Россия).

Второй ответ – «формирующий». Он исходит из того, что название, то есть Слово, не только отражает, но и творит жизнь, не только хранит память, но и формирует будущее. Другими словами, перефразируя известное морское выражение – «как регион назовешь, таким курсом он и будет развиваться».

Если по курсу будет российский Дальний Восток, то доминанта будущего региона – это внутрироссийская интеграция, включенность во внутреннее экономическое пространство России. Но российский ли Дальний Восток по курсу развития нашего региона?

Ответ – отрицательный. Уровень интегрированности региона в экономическое пространство России за последние два десятилетия резко упал. Региональная экономика дезинтегрируется. Об этом свидетельствует главный показатель интеграции – цены на одни и те же товары и ресурсы. Выравнивания не происходит. Его и не должно происходить в условиях, при которых только 5 процентов валового регионального продукта поставляется на внутренний рынок России. Двадцать лет назад эта доля была в 16 раз выше. Высокие энергетические тарифы (на 40 процентов выше), колоссальные транспортные расходы выталкивают Дальний Восток из механизма внутрироссийских рыночных отношений.

Какое же будущее по курсу у Тихоокеанской России? Будущее с доминантой внешнеэкономической интеграции, с включенностью в азиатско-тихоокеанские экономические связи. Но «тихоокеанский» ли курс в настоящее время у нашего региона? И да, и нет.

Да, если учесть возросшие объемы международной торговли, инвестиций и самую высокую мобильность приграничного населения. Если в России свобода перемещаться через границу принадлежит только 6 процентам граждан – счастливым обладателям загранпаспортов, то на юге нашего региона доля таких счастливцев – на порядок выше. Из десяти взрослых жителей юга нашего региона в Китае побывали шестеро, в Японии и Южной Корее – двое. Сколько из них побывали в европейской части страны – статистика не проясняет, но есть ощущение, что значительно меньше. Но для нас это и есть ощущение Тихоокеанской России.

И все же, если мы еще и движемся в направлении Тихоокеанской России, то скорость движения явно замедляется. Сказывается действие дезинтеграционных факторов. Природно-ресурсный потенциал интеграции в значительной степени выбран и уже не мотивирует. Общая история (и особенно ее интерпретация) – разъединяет. Уровень взаимного доверия в АТР и особенно в Северо-восточной Азии – все так же низок. Сила инерции – по-прежнему велика. Пессимизм большинства экспертов по перспективам Тихоокеанской интеграции России – нарастает. Уже и не верится, что по историческим меркам совсем еще недавно были мечты превратить северную часть Тихого океана в Русское море.

Но если по курсу и не российский Дальний Восток, и не Тихоокеанская Россия, то что? На самом деле это вопрос – кто за штурвалом регионального развития? Чьи интересы определяют вращение рулевого колеса? И что по всем этим вопросам может заявить академическая наука?

Похоже, что штурвал держат представители как минимум трех групп людей. Дадим им условные названия – прагматики, «антисырьевики» и «франко-портовики». Их экономические и политические интересы не во всем совпадают. Соотношение сил между ними постоянно меняется, а потому и результирующий вектор взаимодействия их интересов в разное время может иметь разное направление. Поэтому и региональный корабль бросает из стороны в сторону.

Прагматики – это представители бизнеса во власти. Они не дискутируют, они уверены в том, что политика должна быть прагматичной, ориентированной на результат. Политика должна быть технологичной, а не либеральной или государственно-партнерской. Прагматики не реализуют каких-либо концепций, в том числе и таких как российский Дальний Восток или Тихоокеанская Россия. По мнению прагматиков, заданных концепций не может быть в принципе. Вся концепция – в ее отсутствии. Вместо нее – практические действия, способность адекватно реагировать на ситуацию, принимать и взаимоисключающие решения, если этого требует ситуация, а решения разделены временем. Критерий направленности этих действий – экономические интересы. Разумеется, что проблемы названия региона для прагматиков не существует: название зависит от особенностей конкретной ситуации. В настоящее время среди тех, кто может давить на штурвал региональной политики прагматиков большинство. По нашим оценкам, как минимум – две трети.

«Антисырьевики» – это политики, эксплуатирующие идею сырьевого проклятия. Они пришли во власть под привлекательным для избирателей лозунгом «Не дадим превратить Россию в сырьевой придаток ни Запада, ни Востока». Они противопоставляют сырьевую и инновационную экономики, рассматривают их как взаимоисключающие, исходят из принципа «или-или». Эту позицию наиболее полно раскрывает Владислав Иноземцев – директор московского центра исследований индустриального общества. Перспективы развития нашего региона он оценивает так: «Хочется задать банальный вопрос: а зачем сегодня развивать этот регион? Чтобы произвести и продать за рубеж еще больше ресурсов?». Критерий направленности действий «антисырьевиков» – главным образом политические интересы и интеллектуальные амбиции. Проблемы названия региона для них также не существует – это, конечно же, Дальний Восток России. Среди тех, кто близок к штурвалу региональной политики «антисырьевиков» – около 20 процентов.

«Франко-портовики» – это предприниматели, вовлеченные в международный бизнес и представители академического сообщества. Суть их взглядов можно выразить очень коротко – порто франко, то есть свободная территория. «Свободная» означает – пользующаяся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров с целью экономического оживления региона. Поэтому на самом деле «франко-портовики» – это либералы, которые считаются с фактом дискредитации понятия «либерализм» в современной России и потому пытаются свои взгляды назвать по-другому. Есть основания предположить, что в их пользу работают исторические аргументы – и в жизни Владивостока был успешный «франко период». Критерий направленности действий «франко-портовиков» – главным образом экономические и, в некоторой степени, политические интересы. Проблемы названия региона для них также не существует – это, конечно же, Тихоокеанская Россия. Среди тех, кто касается штурвала региональной политики, – их не более десяти процентов.

С исторической точки зрения ни у одного из названий нет явных преимуществ. У каждого из них свои ограничения. Само название Дальний Восток – это отражение реалий «европоцентристского» устройства мира, когда Великобритания была владычицей не только морей и океанов. Тогда и были сконструированы на английском языке такие культурно-географические понятия как Ближний Восток и Дальний Восток. Значительно позднее, но в этой связке – появилось название «российский Дальний Восток», причем появилось тогда, когда само международное (англоязычное) понятие Дальний Восток оказалось практически вытесненным понятием Восточная Азия, а ожидаемая связка российский Дальний Восток – российский Ближний Восток не сформировалась. Но может ли быть Дальний Восток без Ближнего?

Появление понятийного прилагательного «Тихоокеанский» отражает реалии «американоцентристского» устройства мира, когда в конце 30-х годов прошлого века на вопрос: «Что может прийти на смену «Американскому веку»?» самими же американцами был предложен ответ: «Тихоокеанский век». С этого момента появление понятия «Тихоокеанская Россия» стало неизбежным. Принятие России в АТЭС сделало его использование все более активным. Но должно ли оно стать доминирующим в русскоязычной культурно-географической, политико-экономической и бытовой лексике? Должно ли оно генерировать призывы «Тихоокеанскую Россию пора перестать называть Дальним Востоком!»?

На наш взгляд, оснований для активного и тем более агрессивного позиционирования региона как «Тихоокеанской России» – не существует. Такое название противостоит восточному вектору российского пространства хотя бы уже потому, что Тихоокеанская Россия – это Западная Тихоокеания. Кроме того, Восточная Россия включает не только Тихоокеанскую Россию, но и Арктическую, а она простирается не только на Восток, но и на Запад России. Наконец, следует учесть и действие экономических факторов.

Прежде всего, включенность в азиатско-тихоокеанские экономические связи – это внешнеэкономическая интеграция. Что отличает региональную интеграцию? Деление соседей на «своих» и «чужих», «дальних» и «близких», «продвинутых» и «догоняющих». Это означает: интеграция – всегда дискриминация с ее неизбежными негативными последствиями для отдельных участников интеграционного процесса. Не факт, что мы не попадем в их число, тем более, если учесть отличительную метку «неудачников» интеграционного процесса – отставание по уровню технологического развития. Не хотелось бы своим примером подтверждать правомерность взгляда на интеграцию как высшую форму свойственной рынку экспансии, как на инструмент обеспечения интересов только технологически развитых стран. Вывод для нас – вначале инновация, потом – интеграция. Более точно и полно: модернизация экономики нашего региона должна идти на шаг вперед от его участия в интеграционных процессах.

Но если технологическое отставание еще и можно преодолеть, то от ресурсного характера региональной экономики в обозримом будущем никуда не деться. Как не деться и от ресурсного интереса к нам. Но каковы последствия их ресурсной любви к нам в условиях нашего курса на интеграцию? Эти последствия – в изменении модели международного разделения труда и других экономических факторов и, прежде всего, природных ресурсов. Страны и регионы, богатые природными ресурсами теряют свои преимущества. Они переходят к тем, кто может эти ресурсы приобрести и использовать. В итоге контроль над ресурсами оказывается у других стран. Побеждает принцип – не владей, а получай выгоду. Нам – владение, им – выгоду.

Следует учесть и фактор экономического регионализма – ситуации, когда регионы разных стран вступают друг с другом в торгово-инвестиционные отношения и постепенно становятся более привязанными друг к другу экономически, чем к собственному «центру». В этом отношении примечательны исследования профессора экономики Гарвардского Университета Альберто Алесины. Его основной вывод – экономическая интеграция неминуемо ведёт к политической дезинтеграции. Этот вывод подтверждают и статистические данные – усиление интеграционных процессов сопровождается резким ростом количества стран в мире: в течение последних 60 лет их число выросло более чем в два раза. Можем ли мы оказаться под молохом политической дезинтеграции?

Можем, потому что предрасположенность к дезинтеграции формируется высокой гетерогенностью, то есть разнородностью общества. Разнообразие культур и языков, сложность исторических судеб проживающих на территории народов, значительный разброс в уровне доходов – все это определяет высокий уровень гетерогенности территории. С его повышением все больше людей становятся все менее удовлетворенными политикой центрального правительства. В первую очередь рост неудовлетворенность относится к таким составляющим политики как перераспределение доходов, доступность общественных благ, международная торговля, реализация инфраструктурных проектов. В результате появляются специфические издержки – издержки большого размера. И они потенциально могут превысить выгоды от большего размера, тем более в условиях интеграции, которая значительно более выгодна для малых стран.

Все эти рассуждения гарвардского профессора как будто бы списаны с нашей действительности. В первую очередь с ее интеллектуального отражения. Чем заканчивается большинство проводимых в России исследований проблем и препятствий на пути развития нашего региона? Непременным выводом, что основное препятствие – инерционный подход Москвы к региону как к колониальной периферии, страх Москвы перед дрейфом своих восточных районов в сторону Азиатско-тихоокеанского региона. Хотя списать все региональные проблемы на отсутствие политической воли центра – наиболее эффектный, но не эффективный путь их решения. Тем более что сегодня эта воля присутствует и проявляется хотя бы в форме известных инфраструктурных проектов.

Наконец, следует учесть фактор мироощущения. Для нас это фактор «регионоощущения». На уровне человеческого общения название «Тихоокеанская Россия», на наш взгляд, не приживается, и более того – отторгается. Мы остаемся дальневосточниками. Нам невозможно назвать себя тихоокеанцами. Мы можем сказать Дальний Восток России. Но также и российский Дальний Восток. Но можем ли мы сказать – российская Тихоокеания? Нет, мы – дальневосточники. И дело не только в привычке.

Вопрос «Где мы будем?» – это вопрос «Кем мы будем?». Будем же мы, в зависимости от ответа, или гражданами успешной страны, живущими в одном из ее перспективнейших регионов, или обитателями некой территории с размытым субъектным статусом и с все более неопределенным будущим.

Пока же мы движемся в направлении превращения российского Дальнего Востока в Тихоокеанскую Россию, что вызывает немало вопросов. Из необходимости установления оптимальных пределов такого превращения и должны исходить новая региональная политика и новый, посвященный развитию нашего региона, национальный проект. Какое название определит и сформирует будущее региона? Российский Дальний Восток? Тихоокеанская Россия? Российский Восток? Какое-то еще? Пришло время для поиска ответа на этот вопрос.

Николай ФОКИН,
заведующий кафедрой экономики и финансов стран АТР ДВГУ,
профессор, кандидат экономических наук