Никогда
не сдавайся!
Шёл
последний год моей учёбы в университете. До защиты диплома, который я делал в
Физико-техническом институте низких температур АН УССР, оставалось меньше двух
месяцев, весь Советский Союз готовился к праздничной встрече Первомая, а у меня
было так тяжело на душе…
Тому
причиной была неразделенная любовь к Вале Брегель, четверокурснице с геофака.
Лукавая улыбка и взгляд голубых глаз, с прыгающими в них бесенятами смели все,
как мне казалось устоявшиеся в этой жизни ориентиры. Я теперь не мог думать ни
о чем, кроме как о ней. Учиться не хотелось совершенно, работа в науке больше
не привлекала. Я стал совершать какие-то совершенно не свойственные мне ранее
поступки. Например, в присутствии Вали взялся «перепить» Валеру Купчинского,
моего друга, здоровенного хохла, которого не то что перепить, а бревном сшибить
было невозможно! Верхом моих мечтаний было держать Валю за руку, смотреть ей в
глаза и молчать. Молчать, потому что я просто был не в состоянии ничего
сказать. Такое поведение было совершенно несвойственно мне, поскольку весной, в
конце четвёртого курса, когда приключившаяся со мной болезнь только начиналась,
я еще был секретарем тысячной комсомольской организации физфака Харьковского
государственного университета и лезть за словом в карман – это было совершенно не
про меня.
Сколько
может двадцатилетняя девчонка выдерживать влюбленного чудака, который молча держит
её за руку и с глупой улыбкой смотрит в глаза?
Она
хорошо ко мне относилась, но встретила парня, которого полюбила сама и вежливо,
но твёрдо со мной распрощалась…
Что
же делать мне? Наверное, только испытания помогут мне вернуть интерес к жизни?
Я родился и вырос в Александровском районе Пермской области. Если вам довелось
посмотреть кинофильм «Девчата», то скажу, что снимали его примерно в двадцати
пяти километрах от моего поселка, в Верх-Яйвинском леспромхозе. Тайга, зимой –
морозы и глубокие снега, совсем мало людей. Был конец апреля, но погода в это
время в Харькове и на Северном Урале – две большие разницы. Я решил сплавиться
по реке Яйва, притоку Камы. Собственно говоря, план заключался в том, чтобы
добраться поездом до посёлка Яйва, затем доехать на попутке до крохотного посёлочка
Чикман, а от него за один-два дневных перехода дойти до речки Кадь, впадающей в
Яйву. Таким образом, весь маршрут представлял собой полукруг. Диаметр – это
путь на машине и «пешка», а полуокружность – реки Кадь, затем Яйва, вплоть до
поселка Яйва, откуда я планировал старт.
Поначалу
все складывалось как нельзя лучше: ранним утром первого мая я добрался до
Чикмана и бодро зашагал по лесовозной дороге в нужном мне направлении. К
сожалению, дорога довольно скоро закончилась и «выродилась» в неширокую просеку,
закрытую толстым слоем нерастаявшего снега. Разумеется, на южных склонах
встречались проталины с замёрзшими лужами и обнажённой землей, но большей
частью я шагал по снежной целине. Утром, пока солнце не поднялось достаточно
высоко, идти было легко – снег был плотным, и корка наста хорошо держала мой
вес. А вот ближе к обеду стало тяжко. Делаешь шаг, наст какую-то долю секунды
держит, а затем нога стремительно проваливается вниз по самые… верхушки
болотных сапог. Вот так в совершенном одиночестве, вдали от людей полз я к
намеченной цели, в то время как вся страна встречала День международной
солидарности трудящихся.
Время
приближалось к пяти часам вечера, когда я вышел к опушке большого поля. По
краям его окаймлял хвойно-березовый лес, так что поле выглядело как большая
сковородка, окружённая заснеженным лесом. Когда-то здесь стояло большое село,
но теперь от него осталось несколько полуразрушенных срубов и одна только
усадьба, к которой вела еле заметная дорожка. Откуда-то взялись силы, и я бодро
зашагал к домику, над которым гостеприимно поднимался лёгкий дымок. Полдня
борьбы со снегом так раззадорили аппетит, что я бы быка сьел…
Около
дома на меня откуда-то налетели собаки, и пока я им объяснял, что пришел в этот
заброшенный уголок с миром, скрипнула дверь и высунулась женское лицо. На мой
взгляд, не вполне трезвое.
–
Хозяин-то дома? – спросил я.
Лицо
молча скрылось, собаки тоже замолчали и ушли за дом, вероятно решив свою миссию
выполненной. Надежда на праздничный обед незаметно растаяла, но идти дальше
категорически не хотелось. Внезапно дверь широко распахнулась и на крыльцо,
пошатываясь и матерясь, держа в левой руке полулитровую банку с брагой, вышел
невысокого роста пожилой дядька.
–
Пить будешь? – спросил он.
–
Буду, – ответил я, поскольку забрезжила надежда на закуску, а есть мне хотелось
просто нестерпимо.
Я
выпил. Бражка оказалась вкусная и показалась не очень крепкой.
–
Пойдем, я тебя запишу, – сказал мужик и повел меня в дом.
Так
я познакомился с дядькой Егором. Он оказался хозяином кордона и по указанию
ГУИН (или как оно тогда называлось) должен был записать меня в тетрадку, в
которой фиксировал всех проходящих по этой дороге. За последние три месяца я оказался
первым, но до писанины дело так и не дошло. На столе стояла трехлитровая (почти
пустая) банка с брагой, тушеная картошка с мясом, квашеная капуста, солёные
огурчики, какая-то стряпня и хлебушек домашней выпечки такой вкусный, что до
сих пор этот вкус помню. Я набросился на еду как «потерпевший». А что со мной
произошло после второй поллитровки браги, не помню вовсе.
Утром
мы снова познакомились с Егором и его двенадцатой женой Зинкой. Мы с ним были
совершенно разными людьми. Я, высокий молодой человек, без пяти минут
благополучный выпускник Харьковского государственного университета, а он –
невысокий пожилой человек, прошедший войну, плен, бывший зек, отсидевший за
убийство, родившийся и выросший в этом посёлке, от которого остался один только
дом. А вот так получилось, что мы сидели рядом и рассказали о себе друг другу
как на духу.
Егор
родился здесь, вырос и ушел молодым на войну бить фашистов. Хороший охотник,
смелый медвежатник, он попал в разведку. Был отмечен правительственными
наградами, но при выполнении очередного задания его ранили, и он оказался в
плену. Бежал, был опять ранен, схвачен немцами, а освобожден уже советскими
войсками. Домой вернулся без наград (плен есть плен), с искалеченной правой рукой.
Устроился в городе Кизеле, в соседнем районном центре, инкассатором, поскольку
стрелял отлично с обеих рук, а в крестьянской жизни без правой руки – совсем
никак.
Жизнь
понемногу стала налаживаться, да разрушила все одна его слабость. Собственно
слабостью она была в переносном смысле, а в прямом – незаурядной мужской силой.
Может быть, отчасти виноваты истосковавшиеся без мужиков женщины, девушки,
многие из которых не дождались своих мужей, парней с фронта? В общем, притом,
что Егор не был писаным красавцем или «брутальным мачо», женщины его любили изо
всех сил, как, кстати говоря, и он их. Так случилось, что на праздновании дня
рождения начальника милиции, Егор оказался «застукан» с женой начальника двумя
не в меру ретивыми защитниками чести «патрона». Не в меру ретивыми, потому что
дело дошло до стрельбы и в перестрелке Егор застрелил одного и ранил второго.
То, что стрелять они начали первыми, на судью не особо повлияло, и Егор получил
свои пятнадцать лет, которые отсидел от звонка и до звонка, без амнистии,
сравнительно недалеко от родного села.
Я
рассказал ему свою историю. Комментариев никаких не последовало, но мне
отчего-то стало легче.
–
Слушай, а ведь на Кади, перед устьями – порог, – сказал он.
–
Ну и что? (Я ещё ни разу не проходил пороги).
–
Потонешь на хрен,– сказал Егор.
–
Да ну… – неуверенно ответил я.
–
Вместе мы бы точно прошли, но мне кордон оставлять нельзя, – сказал он.
–
Да ладно, сам пройду.
Дурь
полная, но после такого предупреждения я выгрузил из своего рюкзака вязанку
стальных скоб, которые вёз для скрепления плота аж из Харькова, и двинул по
тропе к реке. Почему-то я решил, что капроновый шнур будет достаточен для того,
чтобы надежно увязать бревна плота. Наверное, потому, что сил не было тащить дальше
через снега тяжеленный рюкзак. В обед я уже был на реке и обнаружил, что ее
берега сплошь закрыты снегом. Как я рубил сухостой и таскал по снегу четырехметровые
бревна – рассказывать не буду. Если коротко – чуть не сдох! После того, как я связал
шнуром четыре бревна, в голове возникла мысль, что мой узенький плот выглядит как-то
не очень надёжно, но эту мысль я отогнал. Обратно возвращаться я не был
намерен.
Палатку
я с собой не брал, а потому устроился в спальнике рядом с костром неподалеку от
берега. Уже засыпая, я отчётливо увидел, как из леса вышли двое зеков в черных шапках,
фуфайках и ватных штанах. Один из них сел мне на грудь и воткнул нож в горло…
На
самом деле меня прижег отскочивший еловый уголек от горящей в костре лесины, но
до утра я уже не заснул. А виноват Егор, который напоследок рассказал, как с
наступлением весны приходит пора побегов из лагеря, расположенного от его дома
всего в двадцати километрах. В этом лагере, кстати, он и мотал срок. А беглым
зекам на пути лучше не попадаться…
Так
что утром, при отплытии, настроение у меня было не очень весёлым, поскольку не
выспался совершенно, а мышцы после упражнений с бревнами болели немилосердно. Тем
не менее, вода за ночь немного прибыла, и мой плот уже покачивался рядом с
берегом. Хорошо хоть ума хватило привязать его с вечера, когда он ещё лежал
своим краем на берегу.
Врубил
топор в бревно, оттолкнулся шестом от берега и отправился в мой первый
настоящий сплав. Река была не очень глубокой, так что трехметровый шест
поначалу вполне удовлетворительно помогал обходить редкие препятствия в виде
отдельных крупных камней. Тем более что как я выяснил, главная струя реки выполняла
большую часть работы по огибанию препятствий. Погода стояла солнечная, по небу
плыли легкие облачка, день был тёплый, и жизнь налаживалась прямо на глазах!
Правда, иногда вспоминались слова Егора о пороге, но страха особого я не
испытывал.
А
зря!
К
обеду камни стали встречаться всё чаще, с шестом стало управляться гораздо
сложнее, поскольку из-за увеличившейся глубины дно не всегда удавалось достать,
так что я прилично вымотался. Начал уже подумывать о том, чтобы пристать к
берегу, поскольку перекусы на воде не очень удовлетворяли, но я решил, что
порог должен скоро закончиться, вот после него и остановлюсь. Но за очередным
крутым поворотом реки раздался мощный шум и я понял, что порог, который по моим
расчётам вскоре должен был закончиться…, наконец-то начался! Русло реки
сжалось, в нём появились камни размером в половину комнаты, дно пропало
совершенно, да и как бы я шестом изменил направление движение плота, который
понесся так, как будто к нему прицепили подвесной мотор! Я в ту пору был
совершенным атеистом, поэтому даже помолиться не мог! На счастье, для моего
ангела-хранителя это обстоятельство мало что значило. Я летел, поддерживаемый
им, судорожно вцепившись в капроновые шнуры, связывавшие бревна плота, изредка
«чиркая» плотом по верхушкам огромных камней. Вода была высокая, что меня и
спасло.
Через
час мой плот уже плыл по Яйве. Все внутри у меня пело! Небо, которое совсем
недавно сжалось в «овчинку», опять расправилось, дул лёгкий и теплый ветерок, пели
птицы и даже есть почему-то не очень хотелось. Дна у реки уже не было
совершенно, но и приставать к берегу как-то расхотелось. Мощный поток мчал мой
плот вниз по течению и… на очередном повороте со всей силы впечатал в залом. Я
слишком поздно спохватился. Но что я мог сделать своим шестом? Правда, в
последний момент я попытался оттолкнуться от залома и благодаря этой попытке
оказался не между плотом и заломом на пути к быстрой смерти, а с внешней
стороны от плота и от залома. Все произошло так быстро, что я даже испугаться
не успел. Плот совершил молниеносный оверкиль, а я как стоял на коленях, с
шестом в руках, так и оказался в воде. Наверное, шест меня и спас, поскольку он
оказался у меня поперек груди, причем одной стороной – поперек плота, так что я
не ушел с головой под воду и далее – в залом, а опершись на шест, остался на
поверхности, прижатый потоком воды к плоту. Нас с плотом «отбило» от залома и я,
взобравшись на перевернутый плот, кое-как смог выгрести намертво зажатым в
руках шестом к берегу. Бревна шевелились подо мной как живые, поскольку шнур
растянулся, но, к счастью не порвался, топор был вбит крепко, рюкзак привязан
на совесть, а спички под шапкой – совершенно сухие.
Не
беда, что по берегу лежали льдины и снег, спальник и большая часть содержимого
рюкзака намокли, поскольку гидромешка у меня не было, а некоторые пакеты, в том
числе продуктовые, пропустили воду, пока рюкзак плыл под плотом. Ерунда! Внутри
у меня все пело – я справился!!!
****************************************************************************
Роковой
порог
В
начале лета 2000 года умерла Марина.
Те,
кому не довелось умереть молодым, неизбежно проходят через смерть близких
людей. Поэтому я не буду описывать то опустошение и потерю себя, которые мне
довелось испытать. Я ходил на работу, пытался поддержать детей, разговаривал с
людьми, но меня не оставляло чувство, что это делает какой-то биоробот в моем
теле, а я – маленький сжавшийся комочек, невидимый людьми, – смотрю на все это
со стороны.
Друзья
как могли, пытались «растормошить» меня, говорили, что жизнь не кончается, что
у меня остались дети и даже один внук и всякие другие правильные слова…
Ничего
не цепляло…
Ладно,
хватит о печальном…
Мой
друг, Сергей Веролайнен, работавший в то время в администрации Владивостока,
отправил меня в редакцию «Дальневосточного учёного» подготовить интервью о
проблемах становления малого наукоёмкого предпринимательства. Я позвонил по
указанному им номеру, и при первых звуках голоса журналистки внутри меня как
будто щёлкнул переключатель, и душа начала возвращаться в тело…
В
редакцию я пришёл с красной розой, потому что чувствовал, что меня возвращают к
жизни. Забегая вперед, скажу, что вскоре мы женились с Настей, венчались в
церкви иконы Казанской божьей матери, а к моему пятидесятилетию Настя подарила
мне дочку, Машеньку, родившуюся на следующий день после Успения Богородицы.
А
если не забегать вперед, то мой друг Геннадий Набережных, с которым пройдено
немало километров, а чая у костров выпито – ещё больше, позвонил мне и сказал,
что поскольку я в своё время обещал пойти с ним на сплав по Киевке, то он
требует немедленного исполнения моего обещания. Киевка была его первой сплавной
речкой, на ней, как и на моей первой речке Кадь, всего один порог и в малую
воду она никакой опасности не представляет. В свои студенческие годы Гена с
друзьями пошел по хорошей воде, при полном отсутствии опыта и чуть не утонул в
пороге под Беневским. Кто-то из ребят придумал привязать весла к ПСНу веревками.
Гена стоял на носу и, вылетев в пороге за борт, оказался под плотом, запутавшись
в веревках ногой. Благо, один из парней сумел сопоставить отсутствие Гены и
натянувшуюся веревку.
Я
не помнил о своем обещании, но за предложение Гены схватился обеими руками. За
пару дней собрал вещички, уговорил моих друзей Сашу и Лену Артюковых отпустить
их младшего сына Стаса, который с раннего детства дружил с моим меньшим сыном Саней.
Мальчишкам только-только исполнилось по двенадцать лет, и отправиться в
путешествие с рыбалкой и со сплавом для них было просто подарком судьбы.
Вот
так, в начале сентября, в набитом походным барахлом стареньком Таун-Айсе, рядом
с верным другом и верещавшими в салоне пацанами, мы отправились на Киевку.
Погода понемногу портилась, за Шаморой уже начал накрапывать дождь, но что
такое дождь, когда над твоей головой полноприводная непромокаемая «палатка»,
полная старых и не очень старых друзей!
Опыта
детских походов нам было не занимать. За несколько лет до описываемых событий я
с двумя мальчишками, Гена с двумя девчонками и Наташа, молодой
стажер-исследователь из ДВГИ, которую мы взяли в качестве «директора детского
сада» уже совершили недельный сплав по речке Дорожной. Предполагалось, что мы с
Геной займемся рыбалкой, а Наташа будет командовать детворой. Но
действительность внесла коррективы. С того момента, как только мы вышли на
реку, и до последнего, седьмого дня пребывания на ней, дождь лил почти без
перерыва. Рыбалки не было почти напрочь, костровой тент оказался маленьким, и
мы днями стояли у костра, поочередно высушивая то спины, то животы. Но сколько
было радости и веселья у всего нашего такого разношерстного коллектива! Вот только
в конце пути было немного страшновато за детей, уж больно вода была большая.
***
В
общем, к тому времени, когда мы добрались до Лазовского перевала, с неба лились
настоящие потоки воды. Мы не стали спускаться к Лазо, решив, что в верховьях
вода всяко должна быть светлее, и ушли с трассы налево. Наутро дождь продолжал
лить с прежней силой, мы попробовали рыбачить, но вскоре вернулись в нашу механизированную
палатку и продолжили игру с мальчишками в карты. Пацаны обнаружили недюжинные
способности к карточной игре и оставляли нас «в дураках» раз за разом. Так
прошел и второй день, а на третий день к обеду дождь прекратился.
Мы
планировали бросить ПСН и барахло на берегу сразу за посёлком, автобус оставить
на недельку в Лазо, пока мы не нарыбачимся, а по окончанию сплава на попутке
вернуться в Лазо, за автобусом. Так и пошло. Быстро определили «железного коня»
на постой, надулись и отчалили. Немного смущал высокий уровень воды и приличная
скорость потока, но ведь не в первый же раз!
Описывать
погоду в начале сентября легко: просто прелесть! Дождь кончился, всю сырость
буквально «выжало» из атмосферы, было тепло и солнечно, ветра почти не было,
так что нам оставалось только наслаждаться путешествием. Мальчишки старательно
махали веслами, Гена учил их уму-разуму, а я возвращался к жизни. Рыбалка по
ручьям была не очень, но много ли нам нужно! Вечером ребята ставили палатку,
готовили ужин, а потом мы резались до отбоя в карты, в общем, всё шло по плану…
Следующий
день начался как обычно: позавтракали, не спеша собрались и отплыли. Гена
«читал лекции» молодёжи, я «плыл» в параллельном измерении, солнышко светило с
безоблачного неба, а река вдруг сделала неожиданный поворот, сузилась и мы
увидели прямо перед своим носом… Беневской порог!
Гена
скомандовал к левому берегу, мы ударили веслами, да куда там… Перегрести не
удалось, мощный поток попёр нас на основной слив, и единственное что нам
удалось сделать – это выровнять нос по струе. Уклон был что надо, скорость –
соответственно, так что наш ПСН вбило в «бочку» как мяч в стойку ворот! Плот
моментом сложился и последнее, что я увидел – как стоячая волна «слизнула»
Саню. Мягкая и неодолимая сила легко выдернула меня из плота, и я закувыркался
в темноте, не понимая где верх, а где низ. «Бочку» я пролетел в невесомости,
поскольку вода в ней насыщена пеной, а потому плотность ниже единицы и
выталкивающая сила совсем не ощущается. А ведь мог и остаться в ней!
Воздух
уже почти заканчивался в лёгких, когда почувствовал, что окружающая среда стала
привычной водой, и я вынырнул на поверхность. Плот плыл неподалеку, а вот Гена
оказался метров в двадцати к левому берегу. Очки он потерял и не видел Стаса,
который плыл за ним.
–
Гена, Стас сзади, – крикнул я ему и стал искать глазами Саню.
Его
не было видно на поверхности воды.
Не
дай вам Бог оказаться в подобной ситуации!
Плот,
нас с Геной и Стасом несла река, а моего сына нигде не было!
Я
вспотел в прохладной воде. Сердце билось во мне, как будто размером оно было с
футбольный мяч! Сам не понимая зачем, я стал шарить руками в воде цвета жидкой
глины… О счастье! Моя рука наткнулась на Санино плечо! Я поднял его над водой,
подтащил к плоту и буквально зашвырнул его в плот! И после этого – сдулся…
Попытался взобраться на плот, но болотники, полные воды камнями тащили вниз.
Саня схватил меня за руку, взревел, если можно такое выражение применить к
пацану, и втащил меня в плот. Мы выловили пару весёл и быстро причалили к правому
берегу. Саня вылетел на твёрдую землю, как только плот коснулся берега. Его
трясло, да и я выглядел не лучшим образом. Гена со Стасом были у самого левого
берега.
–
Саня, – сказал я, – надо плыть выручать дядю Гену со Стасом! (Они уже стояли в
воде у берега)
–
Нет, я не поплыву, – сказал он.
–
Их надо спасать, они могут погибнуть, – сказал я.
Мне
показалось, что у него слёзы брызнули из глаз. Он повернулся и шагнул к плоту.
Он сумел превозмочь свой страх!
Мы
быстро пересекли реку, Гена и Стас держались за кусты. Началась увлекательная
гонка за вещами, плывущими по реке. В итоге за два-три километра водного
слалома удалось собрать все вещи, за исключением тяжелого мешка с котлами и
картофелем, который утонул сразу.
Вечером,
у костра, Саня рассказал, как его мотало в «бочке», как он не мог всплыть,
потому что не было ни верха, ни низа и одна только пена вокруг. А потом он
понял, что ему уже не выбраться. Ладно, решил он, значит, встречусь с мамой.
Вот тут я его и схватил за плечо.
–
Саня, если мы остались в живых, значит, мы должны жить, даже если мамы больше
нет с нами, – сказал я. Мы обнялись и еще долго сидели у костра.
НИКОГДА
НЕ СДАВАЙТЕСЬ!!!
Оберег (на фото в синем мешочке на
шее), который Марина привезла Сане из Тибета, остался в Беневском пороге. Так
что теперь надежда на себя, да на ангела-хранителя
P.S. Почему мы с Геной не взяли
спасжилеты, почему не сделали хоть какую-нибудь раму, чтобы придать ПСНу
жесткость?
Да потому, что сплавлялись много
раз, а тут, понимаешь, всего-то навсего – прогулка по Киевке…
Комментариев нет:
Отправить комментарий