Война в моей жизни

Мы чувствуем тепло их рук и доброту сердец.

И помним…

Мало осталось очевидцев Великой Отечественной войны, ещё меньше – фронтовиков. У потомков защитников нашей страны, отдавших свои жизни за Родину, сегодняшней молодёжи представление о прошедшей войне сформировано, в основном по фильмам, большей частью зарубежным. Поэтому очень важны впечатления людей, которые не просто прочитали книги о войне, а общались с непосредственными участниками тех трагических событий. Нужно помнить, что победа далась усилиями всего народа: бойцов на фронте и тружеников тыла, снайперов и сапёров, танкистов и медсестер...

Во время подготовки материалов ко Дню Победы мы попросили наших авторов и читателей рассказать о родственниках или знакомых – участниках той войны, а также – поделиться мыслями о войне и мире. А мысли эти сидят в нас глубоко и прочно…

С великого Дня прошло шестьдесят восемь лет. 9 Мая мы вновь вспомним наших фронтовиков. Будем смотреть старинные кинофильмы, читать военные истории и… плакать.

Спасибо, наши дорогие, что быстро откликнулись!

Во имя светлого праздника

Когда началась война, мне было семь лет, а моему отцу – пятьдесят, так что он не подлежал призыву в армию даже в 1941 году. Но в 1942-м его призвали. Он был по специальности фармацевт и имел воинское звание «капитан медицинской службы», полученное ещё в Первую Мировую войну. Ему не пришлось воевать с винтовкой в руках, и всю войну он прослужил начальником аптеки в дивизионном госпитале. Вроде бы не на самом фронте, но, тем не менее, он был тяжело контужен и после войны прожил только четыре года. Как тогда говорили: «Война догнала».

Отец не любил рассказывать о войне, эта тема была для него слишком тяжела. Война – ужасная вещь, и когда я слышу, как в популярной песне поют о «романтике боя, языке батарей», мне делается не по себе. 

Отец был очень скромным человеком и с войны привез единственную награду – медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».

Мои воспоминания о нём мало связаны с войной, а потому мне придется говорить не о нём, а о себе, хотя это не очень подходит к заявленной теме.

Владимир Высоцкий с родителями. Фото 1947 года

 Всю войну мы прожили в районном центре Пензенской области, селе Малая Сердоба, моей родине. Я хорошо помню, что самым желанным и самым ужасным человеком тогда была для всех сердобинских жителей почтальонша. Вот идет она по улице – зашла в дом, и начались в доме рыдания – всё – пришла похоронка. На мужа, на сына.... Но вот она отдаёт сложенный треугольником листок бумаги с адресом полевой почты – письмо от мужа, от сына – ну, слава Богу, когда писал, был жив!

В 1985 году я был в последний раз на родине и стоял около памятника с сотнями имён погибших сердобинцев. Десять, а то и пятнадцать одинаковых фамилий... Половина – с одинаковыми отчествами... Все родственники, целые кланы были выбиты поголовно.

А сколько было инвалидов!

После смерти отца мы с матерью переехали в зерносовхоз «Индустриальный», там как раз школа получила право выпуска из десятого класса. Когда я впервые увидел директора школы Михаила Ивановича Куликова, я пришел в ужас – его лицо было изуродовано так, как в страшном сне не увидишь. Преподаватель литературы Иван Иванович Мызин не имел левой руки... А когда позже в Саратове мать поручила мне зайти к её знакомой, я зашел, и мне открыли дверь. И я никого не увидел. А потом опустил глаза вниз и увидел мужчину, у которого ноги были ампутированы по колено, так он и передвигался.

Уже после войны, во время моей учёбы в Саратовском университете я столкнулся ещё с одной зарубкой войны – с госпиталями ветеранов Великой Отечественной войны. В них лежали люди после тяжёлых ранений, люди, у которых не осталось никаких родных. Наши девчонки ходили к ним с подарками, пели для них, танцевали. Приходили оттуда и плакали.

Таких искалеченных людей было великое множество. 

Основным моим чувством в войну было, пожалуй, чувство голода. Поскольку мы жили в селе, считалось, что колхозники сами себя прокормят, а «служащим» (к которым относилась моя мать) выделялись «пятнадцать соток» земли, которые мы только что не вылизывали, а каждую сорную травинку немедленно вырывали. Всё равно картошки хватало до апреля, а потом становилось довольно скверно. По карточкам в Малой Сердобе выдавали только хлеб, да и то не каждый день, и матери нужно было упасть в голодный обморок на работе, чтобы выяснилось, что по карточкам нам полагались ещё и сахар, и масло. Мать прочитала в одной из газет, что обычный лопух вполне съедобен, вот мы с апреля и до новой картошки лопухи и ели. Корни сушили и толкли в муку, потом пекли лепешки. А листья шли в салат. Еда, конечно, ещё та была. В общем, так или иначе – выживали. И только недавно я узнал, что в этом растении действительно много всяких полезных веществ, способствующих долголетию, в частности.

Самым прекрасным днём было, конечно, 9 Мая 1945 года. Вот когда мы все стали счастливыми!

Владимир ВЫСОЦКИЙ,

доктор химических наук

Под звуки салюта…

Мой отец – подполковник Александр Никитович Лукьянов, 1922 года рождения.

С детских лет, как и все мальчишки моего возраста, я нередко расспрашивал отца о войне и о том, как он воевал. Отец отмалчивался, не любил вспоминать то тяжёлое время. С годами своеобразный обет молчания прошёл, и отец нередко выступал перед молодёжью, но никогда не рассказывал о своём личном участии в боевых действиях. 

 Подполковник Александр Никитович Лукьянов

Мне было около сорока лет, когда отец рассказал, что большую часть войны он преподавал радиодело в разведшколе. Писал рапорты с просьбой об отправке на фронт, но повоевать ему довелось только в последнюю зиму Великой Отечественной войны. 

В составе разведывательно-диверсионной группы он был заброшен в тыл Квантунской армии на территорию Китая. При заброске группы рация была утрачена, поэтому пришлось захватить её у японцев. Отец смог переделать рацию, чтобы она стала работать в нужном диапазоне радиоволн. 

Два зимних месяца в тылу у врага они выполняли поставленные перед ними задачи, зачастую не имея возможности готовить горячую пищу неделями. Но что именно они делали в японском тылу, мой отец так и не рассказал. 

В последний путь его провожал почётный караул военкомата г. Подольска, и под звуки салюта я осознал, что отец воевал и сделал многое для нашей Родины.

Павел ЛУКЬЯНОВ,

доктор химических наук

Спасибо, мама, что мы живем!

Моя мама, Любовь Афанасьевна Убогова, после объявления войны, не достигнув ещё восемнадцатилетия, записалась добровольцем на краткосрочные курсы медсестёр. В сентябре 1941 года маму призвали на военную службу и отправили в Монголию, в части, противостоявшие японской Квантунской армии. Три её подруги, направленные на Западный фронт, погибли в поезде, разбомбленном немцами. 

Батальон аэродромного обслуживания, в котором мама служила в медсанчасти, глубокой осенью перебросили на границу Монголии с Китаем. Молодые девчонки прибыли в «чистое поле», рыли землянки и обживались в условиях надвигающейся зимы как могли… 

Мама вспоминает, что жили, проводили учения в обстановке ожидания боевых действий с Японией. Лечили заболевших бойцов, при неотложных случаях сопровождали больных до больницы ближайшего города. Как-то раз пришлось принимать роды у женщины в поездке по степи. И даже сама один раз попала в больницу с раной ноги. Затянула с лечением, и возникло серьёзное воспаление. Сейчас показывает шрам на ноге и шутит – «вот моё боевое ранение». 

Любовь Афанасьевна (слева) с однополчанами в Монголии

На всю жизнь запомнила при каких обстоятельствах ей не довелось стать членом ВКП(б). Она, весёлая и жизнерадостная, была активной общественницей, любила танцевать и петь. Её приметили и рекомендовали подать заявление в партию. Написала заявление и понесла его парторгу. А он в шутку или всерьёз попытался обнять её. Мама его оттолкнула и сказала, что если в партии есть такие насильники, то ей в партии делать нечего. Времена тогда были суровые, за сравнение парторга с насильником можно было и под суд попасть, но как-то всё обошлось. 

С японцами в Монголии встретиться не пришлось, а шпионов-диверсантов как-то раз арестовали. С виду – доброжелательные хорошие дядьки, медсестер конфетами угощали. 

Так она служила вплоть до начала войны с Японией в августе 1945 года. Их часть перебросили в Читу, а затем на машинах через хребет Хинган в Манчжурию. Страху натерпелась во время этого марш-броска. Продвигались вперёд очень быстро, по незнакомым дорогам, по крутым перевалам. Случались аварии, машины падали в пропасти, люди гибли... 

В Китае, в боевых действиях, мама непосредственного участия не принимала. Их санчасть продвигались вслед за наступающими войсками. Помогала оперировать, выхаживала раненых, оказывала медицинскую помощь местному населению. Вспоминает, что китайские дети на лету схватывали русские слова. При вступлении наших войск в деревни они кричали: «Лянсо – капитан, Сталин – ура»! Японцев очень боялись, видно сильно им досталось от оккупантов. 

Приходилось лечить не только своих бойцов, но и пленных японцев, несмотря на проявленные ими зверства по отношению к нашим солдатам. Уже после капитуляции Японии в одной деревне китайцы рассказали, как пришли японцы и забрали часть урожая, а через день приехали на лошадях китайские бандиты – хунхузы и забрали оставшиеся продукты и скот. Так что нашим солдатам пришлось не только захватчиков из Китая изгонять, но ещё и порядок в стране наводить. 

К счастью, война с Японией скоро закончилась, и маму отпустили в отпуск домой. Отдых в родных стенах длился недолго, военком сказал: «Ты военнообязанная, медсестра, отправляйся сопровождать завербованных на Сахалин. Нужно заселять русскими людьми возвращённые земли». На весь поезд из врачебного персонала были двое – мама и фельдшер. До Владивостока ехали целый месяц, затем отплыли на пароходе в г. Углегорск. На Сахалине мама познакомилась с отцом, Александром Никифоровичем, с которым прожила вместе 50 лет. Но это отдельная, гораздо более счастливая история, чем мамина предыдущая жизнь. 

Удивительно, что мама чаще вспоминает самые трудные годы своей жизни, а не пятьдесят благополучных лет на Сахалине. Наверное, так влияет на память молодость – остаются самые яркие впечатления, какими бы тяжкими они не были. Хочется поблагодарить всех ветеранов, волею судьбы родившихся и выживших в суровое время за то, что они достойно вынесли на своих плечах все испытания тех нелёгких военных лет и восстановили нашу разрушенную Родину.

В этом году наше семейство будут отмечать 90-летие со дня рождения Любови Афанасьевны – мамы, бабушки и прабабушки. Мама шутит: вот у меня два сына, две невестки, шесть внуков и внучек, пять правнуков и правнучек, так что я могла бы заселить половину родной деревни Половинкино! А мы от всего сердца поздравляем её с днем Победы и желаем здоровья, оптимизма и весеннего настроения! 

Геннадий НАБЕРЕЖНЫХ,

кандидат химических наук 

«Пусть лучше всегда будет мир» 

Эти два рассказа об одном человеке,  Льве Николаевиче ИВАНОВЕ,  в разное время написали его дочь и внучка – обе Ольги Ермошины. Ольга Львовна – только что, на одном дыхании, а младшая Ольга – ещё будучи школьницей 9-го класса. Прошли годы, девочка выросла, а сочинение и сейчас – дань памяти деду.

Он никогда не забывал о той войне

Если современные телесериалы и большинство фильмов мирного времени невозможно смотреть, потому что они нашпигованы кровавыми сценами, насилием, руганью, «бытовухой», то фильмы о войне, даже если там есть страшные сцены, я смотрю, плачу и смотрю, потому что без этих эпизодов невозможно показать войну. Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза, чтобы досмотреть повествование о жутком по продолжительности и глубине беды времени, которое выпало на долю нашего советского народа. 

Великая Отечественная война обожгла юность и моих родителей. Папа, первокурсник кораблестроительного факультета Дальневосточного политехнического института, на следующий день после 18-ого дня рождения, попал по призыву в армию и был направлен в артиллерийское училище, а через шесть месяцев уже воевал командиром минометного взвода на 2-м Украинском фронте в составе 29-ого стрелкового полка, 38-й стрелковой дивизии, 40-й армии. Он освобождал от фашистских захватчиков советскую землю, а также – болгарскую, венгерскую, польскую, румынскую… Папу комиссовали из армии в 1947 году из-за малярии, которой он заразился в Азербайджане. Так старший лейтенант Иванов, имея желание и все рекомендации на руках, не попал учиться в Военную Академию.

Со временем он стал горным инженером, долго и честно трудился на Сахалине. Но военная молодость, неутолённая страсть к освоению военной техники и всю жизнь мучивший вопрос: «Почему такая мощная держава была не готова к войне и подверглась внезапному нападению фашистов?» подтолкнули его к глубокому изучению военной литературы того периода: мемуаров маршалов и солдат, записок Генерального штаба армии, доступных архивных документов. У нас дома была собрана богатая библиотека. Кроме того, выписывалась и прочитывалась им от корки до корки масса периодической военной литературы: газеты, журналы. К нему можно было обратиться с любым вопросом и получить исчерпывающий ответ, но именно в военной теме он был особенно силён. 

О своих собственных военных впечатлениях папа никогда нам с братом Андрейкой в детстве не рассказывал, просто грустнел и говорил, что незачем нам об этом знать, пусть лучше всегда будет мир. Мы играли с его медалями, теряли их, не понимая цены наградам, а папа, словно, этого не замечал и никогда не упрекал. Папа всю жизнь очень беспокойно спал и часто кричал во сне, будто шёл в атаку – не иначе, это воспоминания о войне преследовали его по ночам, говорила мама, и мы понимали, что там было очень страшно.

Когда папа вышел на пенсию, то несколько раз ходил по приглашениям школьников на встречи с ветеранами. Есть несколько снимков с тех собраний в СШ №48, и я, рассматривая его лицо на фотографиях, понимаю, что он каждый раз очень волновался и еле сдерживал слёзы. Позднее я увидела своего большого, сильного, доброго папу плачущим у телевизора, когда показывали военные фильмы. Я знаю, он никогда не забывал о той войне. 

Он и погиб, как воин. Папа задумал сделать полку в подвале из стальных уголков, взял у приятеля дрель, во время работы дрель пробило на корпус и папу убило. Он лежал на бетонной дорожке под виноградом с дрелью-автоматом наперевес. Как оказалось, дрель была трофейная – с Великой Отечественной войны 1941-45 годов… Иванову Льву Николаевичу было всего 62 года.

Ольга ЕРМОШИНА,

помощник директора ТИГ ДВО РАН

У картины

Сколько себя помню, в гостиной, где вся семья собирается вечером, висит небольшая, написанная маслом картина – уголок осеннего сахалинского парка. Автор, Александр Сергеевич Селиверстов, подарил её при расставании своему сверстнику, другу, земляку, однополчанину Льву Николаевичу Иванову – моему деду. 

Я люблю подолгу смотреть на неё: она создает настроение, зовет туда, в синеватый лесок, посмотреть на то, что живет уже давно во мне – как сказка, как мечта...

...И зашуршали листья под ногами, по узенькой дорожке меж деревьев я тихонечко бреду по памяти туда, где взгорок, с которого видна вся прелесть рассказанного мне волшебства: направо, вверх, касаясь разноцветья, нарисованного неповторимой сахалинской осенью; налево, внизу, блестящее синее блюдечко озера.

Была поздняя осень. И поутру, во время воскресной прогулки с друзьями и детьми, они спускались к озеру и ещё издали увидели у кромки заберегов двух лебедей. Какое чудо! 

Наперегонки, стараясь не шуметь, чтобы поближе посмотреть прекрасных птиц, помчались вниз – и... как-то сразу почувствовали неладное: один лебедь вольно, но тревожно передвигался по глади озера, хлопая крыльями, подплывал к другому, вытягивая шею, что-то вскрикивал и снова отплывал, а другой оставался на месте, беспомощно распластав правое крыло по льду. 

Вблизи стало понятно, что птица ранена, что ночь на озере стала для нее роковой – она вмёрзла в лед и не смогла вырваться из его жестокого плена.

Лебедушка грустно клонила голову к подплывающему лебедю и, казалось, что-то шептала ему. Он долго и терпеливо ждал, пока она отдохнет, потом начинал колотить крыльями лед, кричать, метаться вдоль заберега, но выручить сил не хватало.

Люди так же, как птицы, метались по берегу, бессильные чем-то помочь. Разрывалось сердце смотреть на тоску этих любящих птиц.

И тут мой дед, во всей, как был, одежде, откуда-то добыв обломок доски и кусок железяки, тихонько, по-пластунски, как раньше на войне, пополз по тонкому, прозрачному льду. Перехватило дух – ведь глубина... Ведь лед... Ведь холод... А вдруг... что же тогда?! 

Неспешно, метр за метром, спокойно, без суеты, толкая доску впереди себя, ползёт, ползёт мой дед вперёд и вперёд. И зыбкий лед пружинит в такт движению. Не столько силой, сколько ловкостью и сноровкой скалывает он пластину льда с примёрзшей птицей и выводит её к берегу, к людям, к спасению. 

Хорошие люди обогрели, вылечили лебедушку. А по весне красивые птицы снялись с озера и ушли в синюю высь – в свою жизнь.

...Я стою у картины, где написан уголок тишины. Год сорок пятый. Кисть солдата. Подарок солдату.

Я чувствую тепло их рук и доброту сердец. 

Я чувствую. И помню.

Ольга ЕРМОШИНА-младшая,

9 класс

Чтобы помнили…

Я многие годы пытался разыскать следы пропавшего без вести в апреле 1945 года моего дяди. Переписывался с его однополчанами и другими фронтовиками. Это удивительной воли и необычного мировоззрения люди – нечета нам всем. Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни.

Дядю я не нашёл. Но впоследствии написал несколько рассказов, в основе которых лежат случаи, рассказанные фронтовиками. Вот один из них.

Жил в далёком сибирском городе израненный и покалеченный войной ветеран Матвей Иванович. Жил в согласии со своей супругой, получал пенсию, состоял на учёте в совете ветеранов, иногда в порядке патриотического воспитания выступал перед школьниками, получал ко Дню Победы подарки и в целом жизнью своей был доволен.

Однажды разыскали его однополчане, пригласили поехать на места боев. Собрались они, всего пятнадцать человек, в маленьком городке, где остатки полка после трёхмесячного отступления получили приказ стоять насмерть, и где все полегли, не сдав позиций.

Городок после войны разросся, но следы обороны на окраине сохранились. Побродили ветераны вдоль заросших траншей, вспомнили, как дело было, удивились, что ни памятника, ни могилки нет на том месте, где сотни людей головы сложили. Помянули погибших и разъехались по домам.

Через некоторое время постигла Матвея Ивановича беда великая. Остался он на целом свете один. Погоревал ветеран положенный срок, потом продал свою «хрущёвку» и переехал в тот городок, где последний бой принял.

Купил на самой окраине домушку-развалюшку. Хоть и плохонький, зато прямо на бугре, где линия обороны проходила. Прописался, как положено, и стал в исполком ходить, памятник требовать. Принимали его хорошо, выслушивали, обещали разобраться, подумать, согласовать, изыскать средства, просили сходить ещё туда-то и туда-то. Матвей Иванович ходил, писал бумаги, присутствовал, делал всё, что говорили.

Пока дела решались, взялся Матвей Иванович за написание «Боевой летописи полка». Трудно она ему далась. С грамотой у него с детства нелады, архивы на запросы медленно реагируют, а главное, болеть часто стал. Как начнет вспоминать подробности боев, так сердце из груди выскакивает. Но, написал. Молоденькая учительница истории из ближней школы сама на машинке перепечатала три экземпляра и обложку сделала. Одну «летопись» Матвей Иванович школе на память оставил, другую в городскую библиотеку отдал, а третью послал в Совет ветеранов дивизии. 

Тем временем и с памятником дела дошли до согласования проекта. Матвей Иванович настаивал, чтобы памятник стоял на самой вершине бугра.

Но тут наступила перестройка. Проект отложили, не до памятников стало. А потом и начальство сменилось. Новая власть играть с ветераном была не намерена, прямо спросили:

– Зачем тебе, дед, это надо?

Ясно стало Матвею Ивановичу, что «тут ему не светит». 

Тогда на остатки своих сбережений купил он сварочный аппарат, тележку на резиновом ходу, нанял рабочих, чтобы помогли фундамент залить. На вершине холма в бетон вмуровали вертикальную трубу большого диаметра. И стал Матвей Иванович бродить с тележкой по пустырю, железки собирать. Привезет тележку, отдохнет, включит сварку и варит к трубе осколки от авиабомб, стабилизаторы от мин, даже пару целых снарядов приварил. Взрыватели, конечно, выкрутил.

Дело медленно шло. Тяжело на бугор с гружёной тележкой подниматься. Да и болел часто. Люди его сторонились, считали слегка «того». Иногда, правда, подходили, сочувственно спрашивали:

– Зачем тебе это, дед? Люди теперь капитал сколачивают, а ты железяки собираешь.

Учительница приходила, помогала иногда по дому или за лекарствами в аптеку бегала.

Два лета трудился Матвей Иванович, и возвёл-таки памятник – странное сооружение из торчащего во все стороны железа смерти. В основании памятника приварил наклонно большой лист железа. Чтобы не возникало вопросов, красной краской вывел крупными буквами: «ЧТОБЫ ПОМНИЛИ!». Ниже имена погибших смертью храбрых, которые знал, и приписал: «и ещё 280 героев».

А в стране происходили всё новые перемены. Памятника это тоже коснулось: появились сборщики металла. Ветеран встал на охрану, вечерами гонял вандалов. Говорят, однажды напугал подростков предметом, похожим на автомат ППШ. Приезжала милиция, оружия не нашли, посоветовали больше так не шутить.

Худо-бедно, потихоньку всё наладилось, жизнь нормализовалась. Люди стали жить лучше. По склонам бугра выстроились в два ряда новенькие коттеджи. В местной газете прошел материал о «монстре архитектуры» – самодельном памятнике, портящем лицо современного города. Говорилось о том, что нет никакой документации на это сооружение, и что никому не дано право строить, что вздумается.

Однажды Матвей Иванович увидел у памятника – людей в костюмах. Они рассматривали какие-то бумаги.

– Строиться будем, дед, – сообщили ему.

– Постойте, ребятки, это же памятник воинам-защитникам. 

– Ну вот, смотри, отец, – показали ему план. – Где тут памятник? Тут пустырь. А вот план застройки. Всё по закону, извини.

Матвей Иванович кинулся к памятнику.

– Через мой труп!

– Да успокойся ты, батя, ну, хочешь, мы купим у тебя это железо по двойной цене? Зачем тебе эти проблемы?

– А вот видишь, что написано: чтобы помнили! Не уйду! Ничего вы не сделаете! 

– А мы ничего и делать не будем. На это другие люди есть, – сказали, сели в свои черные машины и уехали.

Наутро подъехал экскаватор и подъемный кран. Матвей Иванович стоял у своего памятника прикованный цепью.

– Ну, давай, попробуй! – кричал он.

Вызвали милицию, стал собираться народ. Матвей Иванович выхватил из-за пазухи гранату на длинной ручке.

– Фашистам не сдался, а вам меня живым не взять!

Милиционеры отпрянули.

На экстренную ситуацию прибыл лично мэр города. Он приказал милиции немедленно удалиться и принародно пообещал памятник не трогать, а виновных наказать. 

Ветеран добровольно сложил оружие. Граната действительно была немецкая противопехотная, но без запала. Техника укатила, народ разошелся.

А вечером Матвею Ивановичу стало плохо. Сначала терпел, а когда стало невмоготу, пошел к соседям. Но не дошел.

Поскольку родственников у него не было, похоронили старого солдата за счёт муниципальных средств на дальнем конце кладбища.

Происшествие скоро забыли – у людей полно своих проблем. Как-то незаметно памятник исчез. На его месте возник большой, современный, красивый, а главное, удобный супермаркет.

И только в школе на самодельном стенде еще долго висела черно-белая фотография. На ней Матвей Иванович стоял в костюме с медалями рядом с необычным памятником. И ещё можно было разобрать надпись: «ЧТОБЫ ПОМНИЛИ!» 

Виктор КВАШИН