К
80-летию Победы в Великой Отечественной войне
9
Мая – один из главных праздников нашей страны – День Победы. Это особая дата,
её не вычеркнут из истории, она останется навечно в календаре и всегда будет
напоминать о тех страшных событиях, великом разгроме фашистских войск. Мы –
последнее поколение, которое сможет увидеть живых ветеранов и услышать рассказы
о войне из их уст, о том, как победили, как смогли выжить… Поэтому очень важно,
чтобы следующие поколения тоже не забывали о них.
Уважаемый
читатель, сегодня мы публикуем воспоминания бывшего несовершеннолетнего узника
фашистских концлагерей Леонида Александровича Изосова. Его рассказ был
напечатан на страницах газеты в феврале 2010 года. К сожалению, автора с нами
больше нет – главный научный сотрудник лаборатории геологических формаций ТОИ
ДВО РАН доктор геолого-минералогических наук Л.А. Изосов ушёл из жизни в декабре 2022 года.
 |
Леонид Александрович ИЗОСОВ |
Сладкая
цистерна
Посвящается
моему другу Леониду Моисеевичу Шлейферу
Просящему
у тебя дай и от хотящего
занять
у тебя не отвращайся.
Евангелие от Матфея. Гл. 5, 42.
1
Колонна
пленных двигалась посередине мостовой, шаркая по белым лбам булыжников
стоптанными тяжёлыми сапогами. Над колонной вместе с пылью висело, как
проклятье, тягостное молчание.
Пацаны,
продираясь сквозь цепкий бурьян за забором, высовывались в проломы в досках и
стреляли в немцев из рогаток. Стреляли они мелкими осколками, специально
разбитых молотком чугунов – чугунками.
Иногда снаряды достигали цели, и тогда подчеркнуто подтянутый офицер-немец,
следующий сбоку строя, сдержанно обращался к конвоиру. Тот криво усмехался и
шутливо грозил забору тяжёлым, как кувалда, кулаком.
В
страшной пустоте среди свежих руин улицы колонна ползла, будто жирная зелёная
змея.
2
Город
детства. Огромное пепелище, где развалины пахнут холодным дымом, где остатки
облупленных стен домов со следами многократной побелки напоминают полотна
импрессионистов, где в мокрых и чёрных подвалах живут серые от голода старики и
бледные, как картофельные ростки, дети...
Здесь когда-то атаки
сменялись атаками. / Детства Мир... Никогда не забыть который... / Мне
досталась Земля, перепаханная танками, / И дома, похожие на раздавленные
помидоры...
Улица
была широкая. Железнодорожное полотно делило её на две части. Между красными от
ржавчины рельсов и коричневых раскрошенных шпал пробивалась тонкая, как волос,
трава.
Около
полотна росли древние морщинистые тополя. На них гнездились орды ворон и галок.
Они гавкали, как собаки, наклоняясь вниз – к нам.
Война
только что кончилась. Я имею в виду, что немцев, в конце концов, разбили,
водрузили над рейхстагом наш флаг, и армия, как большая река после половодья,
стала входить в своё русло. Тонкие ручейки бежали, стремились вниз – домой.
Солдаты
возвращались неожиданно – в бурых шинелях, выбеленных погодой гимнастёрках, при
погонах, орденах и медалях, с хилыми вещмешками, в которых были нехитрые
трофеи.
Но
то тут, то там кто-нибудь подрывался на мине, на гранате... Ухали не
взорвавшиеся в своё время снаряды и авиабомбы. Пацаны баловались оружием,
калечили, а то – и убивали друг друга.
Для
кого-то эта война всё-таки закончилась – победно, или по варианту царя Пирра….
Для кого-то – она так и не начиналась. А иным – почти неизвестна.
А
в душах тех, кто прошёл или пережил войну, она так и продолжается. И конца ей
не видно.
3
Цистерну
пригнали на улицу ночью. И утром пацаны увидели её во всей красе – лоснящуюся
от росы, с засохшими следами патоки на боках.
«Смотри,
Лёха, сколько шамовки», – восхищённо толкнул меня в бок мой друг по прозвищу
Монах. «Вот бы черпануть маненько...»
У
цистерны прохаживался часовой – худой солдатик с крупным носом и кривыми ушами,
придавленными пилоткой. Ноги у него были, как палочки, и он методически
переставлял их. Форма на солдатике была свежезелёная, сапоги надраены, но
мягкая пыль нашей улицы уже успела покрыть их головки. Весь он был чистый и
аккуратный, очки с железными дужками жёстко взблескивали при каждом его
повороте кругом. Винтовка с четырехгранным штыком ещё больше удлиняла эту сухую
фигуру.
«Вот
ещё – цапля-то», – сказал Монах.
Детей
скоро собралось много. Посмотрев сверху, можно было бы заметить, что они окружили
цистерну, и это живое, трепещущее кольцо медленно, но неотвратимо сжимается. Ещё...
ещё... Ближе...
И
вот ребятишки облепили эту сладкую цистерну, как пчёлы – леток. Они скребли
ногтями её бока и облизывали пальцы, несмотря на суетливые окрики и толчки
часового.
А
когда тот, как показалось Монаху, отвлёкся, он быстро отвинтил кран и подставил
под него свою пилотку.
4
«Ах
ты, гадёныш», – прошипел часовой и цепко схватил Монаха за шиворот. Затем он
аккуратно приставил винтовку к цистерне, тщательно закрыл кран и нахлобучил
полную патоки пилотку Монаху на голову. А потом полюбовался на него, захихикал
и пнул пацана коленом под зад.
Монах
отлетел от цистерны, как мячик, пробежал ещё немного и стал посередине улицы,
опустив руки.
Ребята
сгрудились вокруг него. Глаза Монаха смотрели сквозь бурое месиво и хлопали,
как у паяца.
Но
никто не засмеялся.
«Ну,
сука, ладно…», – процедил самый старый из пацанов – Статуя, водившийся с
блатными, и побежал в развалку. За ним устремились и остальные ребята.
Там
среди ярко-розовых, как ободранная туша кирпичных стен, посоветовались. И вышли
на улицу. Монах тоже вышел. Без пилотки, но всё ещё – со сладким и липким
лицом.
Пацаны
разбежались во все стороны, медленно, с потягом достали из карманов рогатки и,
сильно растягивая резину, открыли огонь по часовому.
Чугунки
цокали, как пули, о цистерну и, завывая, рикошетили.
Цистерна
басовито гудела. Видать, она была неполная.
Солдатик
сначала истошно завопил, потом стал клацать затвором и тыкать штыком во все
стороны – в пацанов.
Сколько
это продолжалось – трудно сказать.
Тут
время растягивается, как резина.
Схватка
была прервана с появлением пожилого сержанта, медленно двигавшегося в
сопровождении рядового. Они пришли сменить часового. У цистерны.
Сержант
выглядел квадратным. Голова его с выдвинутой челюстью была низко пригнута,
кривые ноги в кирзовых сапогах твёрдо ступали на землю. У рядового на гимнастёрке
серебряной рыбкой взблескивала медаль. Шагая, он гибко раскачивался, поглядывал
цепко по сторонам и щурил прозрачные жёлтые глаза, как котяра.
5
Они
подошли, и часовой, наклоняясь, будто клюя, стал что-то рассказывать сержанту.
Отговорив, он поднял голову и тихо, как бы сам себе, рассмеялся.
Тогда
сержант, не размахиваясь, двинул часовому снизу. Голова у него дернулась с
противным хряском. Как будто рубили мясо.
Стоящий
рядом солдат-сменщик с интересом глянул на сержанта, но ничего не сказал.
Сержант
повернулся и пошёл. Его щетинистый словно посыпанный солью затылок был утоплен
в плечах.
Часовой
тихо, по-бабьи, заскулил сквозь ладони, качаясь, как Ванька-Встанька. Его
тонкие ноги переломились в коленях.
И
никто не засмеялся. Все посмотрели на Монаха.
У
него по сладким щекам текли слёзы.
Новый
часовой заступил на пост. Он внимательно прищурился на рахитичных, заморенных
голодухой ребятишек, подмигнул круглым глазом Статуе и что-то тихо сказал ему.
Статуя
заулыбался во весь свой щербатый рот.
6
К
вечеру подул резкий ветер. И поднял пыль и косо понёс её вдоль улицы. Кое-где
возникали вихри, которые всасывали всякий мусор, раскручивали его в высоте и
отпускали.
В
сером небе, как грязные птицы, нелепо метались куски газет.
И
вот пролился дождь, и прибил пыль, и умыл тополя.
Голые
пацаны выскакивали под мягкие струи и, щебеча, как воробьи, плясали в тёплых
лужах на асфальте Танец Жизни.
Когда
дождь кончился, Статуя притащил два полных солдатских котелка густой и пахучей,
как мёд, патоки. И пацаны, словно псы, накинулись на неё.
Детство
продолжалось.
Леонид ИЗОСОВ,
заведующий лабораторией
Тихоокеанского океанологического института им. В.И. Ильичёва,
доктор
геолого-минералогических наук,
бывший
несовершеннолетний узник фашистских концлагерей
Фото из архива автора
(«Дальневосточный
учёный», №2 от 3 февраля 2010 года, с.10)