Котик
был достопримечательностью нашего Академгородка. Мы были знакомы с ним больше
десяти лет. Я часто проходил на электричку или в столовую Института автоматики,
совершенно не обращая на него внимания. Крепкий десятилетний красавчик-котик, с
сахарно-приторной почти эталонной внешностью сибиряка – пушистая длинная тёмная
шерсть, длинные усы, белые сапожки, белая мордочка с розовым носиком, правда,
слегка подпорченная тёмным пятном, белая грудка – не вызывал у меня ни
малейшего интереса. Он всегда слегка мяукал, выпрашивая какое-то подаяние, и
казалось, что ему просто было обидно – прохожие часто кормили почти ручных
белочек, в изобилии водившихся вдоль тропы, а на котика внимания обращали
гораздо меньше. Кот не производил впечатления терпящего бедствие, и, как и
оказалось впоследствии, жил в одном из близлежащих частных домов-усадеб в тепле
и сытости, а попрошайничал, скорее из любви к искусству.
 |
| Рисунок Эндре Пеновак (Endre Penovac) |
Так
длилось около десяти лет (!), пока одна знакомая, с которой я шёл на
электричку, не задержалась у кота, отсыпав ему сухой корм. И с тех пор кот,
отлично зная, что я его никогда не кормил и не собираюсь, стал, тем не менее,
бурно приветствовать меня, как своего, причём совершенно бескорыстно. Я гладил
котика, говорил ему какие-то добрые слова, он мурлыкал и тёрся о ноги, но
угощения я ему так и не приносил. И вот как-то во время зимних каникул, когда
ни в больницу, ни в институты никто не ходил, я шёл по пустынной тропинке мимо
усадьбы, где жил котик, собираясь выйти на лёд Амурского залива для прогулки. И
вот тут из-за угла, издав радостный крик, мне бросился в объятья тоскующий от
недостатка общения кот. Его искренняя радость все же тронула моё сердце, и я
впервые за десять лет задумался, а не прихватить ли мне как-нибудь угощение для
этого доброго и бескорыстного животного. В общем, как сейчас принято говорить,
он меня «дожал» – всё же он был попрошайкой-профессионалом высочайшего класса!
Пищевкусовые
предпочтения были крайне странными для кота. Он ел буквально всё, но особенно
обожал грызть крупные трубчатые куриные кости, причём, чем крупнее, тем лучше,
хотя вообще-то давать их кошкам нельзя. Он также очень любил всяческие жирные
солёные копчёности, и твердейшие сальные шкурки, порезанные на мелкие кусочки,
были лучшим для него угощением. Как-то одна из моих знакомых угостила кота
жирной солянкой из свинины с цветной капустой (брокколи). Котик сперва
старательно выгрыз всю капусту, и только потом съел кусочки мяса, вполне ясно
обозначив свои предпочтения.
Как-то
ко мне подошла жительница одного из домов, расположенных неподалеку от тропинки,
и спросила, а чем я кормлю кота? И когда я объяснил ей, что специально режу
сальные шкурки на мелкие кусочки, она улыбнулась, сменила гнев на милость, и,
одобрив мои действия, рассказала историю этого совершенно необыкновенного
животного. Этот уникальный зверь обладал невероятными способностями к
логическому анализу и выстраиванию социальных связей с окружающим животным и
человеческим миром. Это предопределило длительность его успеха в деле выживания
в условиях враждебной и опасной для уличного кота окружающей среды.
Звали
это чудо природы Генрих IV, для друзей просто Генрих или Генря. В своей первой
жизни, до того как стать преуспевающим котом-бродягой на Академической, Генрих
IV работал железнодорожником. Именно там он и приобрел уникальный опыт общения
с самыми разными людьми и научился в них хорошо разбираться. Маленьким котёнком
он попал в руки проводника пассажирских поездов дальнего следования и
сопровождал своего хозяина в длительных поездках из Владивостока в Москву и
обратно. Симпатичный котенок обходил купе своего вагона и пользовался всеобщим
вниманием, скрашивая долгую и утомительную дорогу пассажирам, которые охотно
делились с ним объедками со своего стола. За время этих поездок сообразительный
котик усвоил, что вагон – это его охотничий участок, и за его пределы он не
выходил даже при стоянках поезда. Кот научился разбираться в людях, вырабатывая
индивидуальный к каждому, а также безошибочно понимать, к кому из людей не
следует подходить вообще. Ну и приохотился к той пище, которую люди берут с
собой в дорогу. В перерывах между поездками Генрих жил в частном доме своего
хозяина, недалеко от станции «Чайка» и вёл жизнь вполне добропорядочного
гуляющего кота, всегда возвращаясь к хозяину, когда тот собирался в очередную
поездку. Работа у Генриха всегда была на первом месте.
Эта
интересная, размеренная и благополучная жизнь закончилась совершенно внезапно.
По старой, ещё коммунистической традиции, сотрудники расположенного рядом с
домом Генриха академического института в один из сухих и ветреных апрельских
дней сжигали листья и мусор, обозначая характерной вонью так называемый
субботник. Кто-то не досмотрел за остатками костра, и, когда участники действа
удалились отмечать завершение бескорыстного труда, сильнейший порыв ветра занес
чего-то горючее в усадьбу. Никто не успел ничего предпринять, и она сгорела.
Виновник пожара официально установлен не был, хозяин дома решил не
восстанавливать пепелище и продал участок земли под застройку, переселившись в
свою городскую квартиру. Однако возникла проблема – Генрих, привыкший к
академической вольнице, в городской квартире жить не смог. И тогда хозяин, душа
которого разрывалась от необходимости расстаться со своим самым верным другом,
отдал кота своему приятелю – бывшему спортивному функционеру, ставшего в новых
условиях человеком не бедным и отстроившего обширную усадьбу из нескольких
домов. Усадьба стояла как раз у тропы, соединявшую группу институтов и больницу
с другой группой институтов и остановочной платформой пригородный поездов.
Первое время кот и старый хозяин очень скучали друг по другу, проводник
приходил в гости навестить своего волосатого и хвостатого друга, но постепенно
всё как-то утряслось и, как говорили местные жители, бывший хозяин Генриха
покинул Владивосток.
Через
какое-то время догадливый котик сообразил, что участок тропы, проходящей мимо
его новой усадьбы, по своим продовольственным возможностям ничем не уступает
железнодорожному вагону. Там всё время ходили люди, причём это были посетители
больницы или сотрудники академических институтов, спешащие с электрички и на
электричку, а также клиенты столовой в Институте автоматики. Кот вспомнил старое
ремесло, и его жизнь снова приобрела смысл. Поначалу соседи сильно смеялись над
бывшим спортсменом, что он даже кота прокормить не может, но постепенно к
сложившемуся положению дел привык даже новый хозяин Генриха, который гордился,
что в его усадьбе даже кот не является дармоедом, а вполне может прокормить
себя сам.
Генрих
IV делил людей на три категории. Первой были его друзья и поклонники, с
которыми он любил общаться, и даже поиграть, а не только у них попрошайничать.
Второй категорией были «клиенты», которых он разводил «на жалость». И, наконец,
были люди, от которых он просто старался держаться подальше. Он почти никогда
не ошибался. Как-то зимой, в сильный мороз со снегом и ветром Генрих IV сидел в
сугробе у тропы и завывал страшным голосом, изображая умирающего от холода и
голода кота. Мы с коллегой, проходя мимо, остановились покормить животное и
заодно спросили: «Генрих, у тебя проблемы?» Кот мгновенно прекратил дешевый
спектакль, быстро подбежал к нам, потерся об ноги, помурлыкал, показывая нам
своим видом, что у него абсолютно всё в порядке и чтобы мы, его друзья, зря не
волновались. Но тут внезапно поведение животного изменилось. Кот отпрыгнул в
сторону, в ближайший сугроб и завыл там отчаянно трагическим голосом. Всё было
ясно – на тропе показалась сердобольная старушка, и Генря снова вошел в образ
умирающего от голода и холода кота.
Моя
покойная матушка обожала котов и в молодые, и зрелые годы держала их у себя
дома. Потом обстоятельства изменились, но она всё равно симпатизировала этим
опасным мелким хищникам. Мать спрашивала, а как выглядит мой академический
хвостатый друг, и я много рассказывал ей о нём. Когда она почувствовала, что её
уход из этого мира близок, то нарисовала мне на память кота в сапогах, который
действительно был похож на Генриха.
Матушка умирала от инсульта в
неврологическом отделении больницы на Первой Речке. Ей было 85 лет, но её разум
был в полнейшем порядке буквально до последнего вздоха. У неё отказала функция
глотания, которую удалось частично восстановить, и я купил для неё мясное
детское питание. Однако оказалось, что оно ей не нужно, так как она смогла
потихонечку глотать жидкий больничный борщ, кефир и мандарины. Она успела
распорядиться всеми оставшимися продуктами, включая воду, велев раздать всё
соседям по палате, но вот относительно мясного детского питания последовало
отдельное распоряжения – «отдать котику», что мне и передала медсестра, не
очень понимая, о каком котике идет речь. Но я-то понял всё хорошо и постарался
как можно скорее выполнить волю покойной, поскольку кот тоже был не молод, и с
ним в любой момент могло случиться всякое. Тем не менее, в один суровый
февральский день Генрих вышел на охотничью тропу, и я смог исполнить последнюю
волю матери.
Кормление
котика зимой мороженными куриными костями было не очень полезно для его
здоровья. Коллега по работе, присоединившийся к моим походам в столовую,
порекомендовал мне разогревать перед выходом куриные кости в микроволновке. Кот
пришёл в полный восторг, когда я угостил его горячей едой и… стал благодарно тереться
о ноги моего приятеля, поскольку сообразил, что это именно он мне подсказал
идею! Догадливость его была просто невероятна.
Котик
был необыкновенно деликатен. В знак особого расположения он иногда откатывал
пируэты на траве специально для меня. Но стоило коснуться кончиком пальца его
брюшка, как все когти и зубы хищника мгновенно утыкались в мою руку, так, что я
не мог ей шевельнуть. Но при этом кот не оставлял на руке ни малейших следов, а
только улыбался и потом с довольным видом отпускал меня на свободу.
Часто
он занимал скрытую позицию, прячась в кустах или под лестницей, но если он
хотел меня видеть, то подавал сигнал, пища как цыпленок. Когда я услышал этот
странный звук в первый раз, то принял это за писк какой-нибудь птички, но когда
из кустов ко мне выскочил Генрих, то сразу понял, что это он подавал мне
шифрованный сигнал. Осенью и зимой он любил превращаться в невидимку,
закапываясь в листья. Как-то в дождливую погоду он залез под мост через ручей,
зарывшись в листья под ступенькой. Он был невидим, но что-то заставило меня
повернуться – и я вздрогнул – из-под кучи сухих листьев под железной ступенькой
торчал только один глаз. Это был глаз кота, и он улыбался. Однажды зимой под
вечер я возвращался с прогулки по льду Амурского залива и на лестнице к мосту
остановился, произнеся громко: ну где же этот чертов Генрих! Внезапно
зашевелился сугроб и из-под лестницы, стряхивая снег и листья, ко мне вылез
собственной персоной кот. Даже в самые сильные морозы он старался не ночевать в
доме, а укрывался под различными постройками, где мог зарываться в листья, и
где было относительно тепло. Там он обычно ещё и ловил мышей, принося
дополнительную пользу хозяевам.
 |
| Рисунок Эндре Пеновак (Endre Penovac) |
Кстати,
со своим хозяином познакомил меня именно сам кот. Хозяин отдыхал в машине,
открыв двери, и высунув ноги на улицу. Кот подошёл ко мне и потерся о ноги.
Потом он потерся о ноги хозяина, который вышел из машины, чтобы приласкать
кота, но кот снова подошел ко мне и снова потерся уже о мои ноги. Хозяин сказал
в некотором недоумении: «Это же мой кот!» Я ответил: «Да, Вы хозяин Генриха IV,
я в курсе». «Откуда Вы знаете имя животного?» – спросил с удивлением хозяин, на
что получил ответ: «В нашей маленькой деревне секретов нет даже у кота!» Мы
пожали друг другу руки и с тех пор стали здороваться. Я рассказал хозяину
кое-что о коте, чего он не знал, а именно об особых отношениях Генриха с
птицами.
Да,
Генрих умел правильно выстраивать отношения не только с людьми, но и с
животными. Я заметил это, когда меня попросили передать Генриху здоровенный
кусок сыра, который слегка подсох и потому уже не устраивал человека, его
купившего. Я, слегка не подумавши, отдал этот кусок Генриху целиком. Кот
устроил себе праздник и пытался съесть его за один присест, что у него явно не
могло получиться. На дереве сидела умная ворона и с интересом следила за
страданиями котика. Я не выдержал и сказал: «Котяра, не будь жлобом, кончай
жрать, поделись с птичкой!» Кот посмотрел на меня со злобой, но вдруг резко
отпрыгнул в сторону от куска сыра и замер. Птичка не заставила себя уговаривать
и мгновенно спикировала на сыр. И вот тогда я понял, что кот отпрыгнул не просто
так, и что птичка следила за котом неслучайно. Это был совершенно невероятный
альянс между котом-попрошайкой, воронами и сороками. Кот всегда мог выпросить
жратвы гораздо больше, чем мог съесть сам, и охотно делился с птицами. Вокруг
Генриха кормилась целая стая ворон и сорок, которых котик никогда не обижал.
Обычно наевшись, он слегка отползал в сторону и с умилением наблюдал, как
выдрессированные им любимые птички расклевывают угощение, сделанное щедрым
котом, который, и правда, не был жлобом, специально прикармливая птиц. Иногда
старый кот засыпал у еды, и тогда птички предельно аккуратно, чтобы не
потревожить благодетеля, аккуратно склевывали еду прямо в нескольких
сантиметрах от его мордочки. Взаимное доверие сторон было беспредельно. Хорошо
организованная стая ворон или сорок вообще-то могла бы испортить жизнь любому
котику, но здесь была совершенно иная ситуация. Птицы и кот работали, как
слаженная банда, с хорошо распределенными ролями. Как-то раз рядом с котом не
было еды. Вороны терпеливо ждали, поскольку верили в способности кота, а вот
одна нетерпеливая сорока выплясывала какой-то невероятный танец перед мордочкой
животного, стараясь его развлечь, а заодно и уговорить его заняться полезным
делом – выпрашивать для своих птичек чего-нибудь пожрать.
Конечно,
недоразумения бывали, но стороны даже в раздорах и конфликтах никогда не
переступали грани между дружбой и враждой. Как-то нетерпеливая ворона хотела
намекнуть коту, что он мог бы закончить трапезу пораньше и дать ей кусок
побольше. Она зависла над котом как вертолет и непрерывно щекотала его
кончиками крыльев, очень нежно, чтобы не сделать коту больно. Кот для приличия
выдержал паузу, но с вороной поделился. Только один раз, когда идиот-главврач
больницы приказал закрыть калитку на тропе (запрет продержался недолго), размер
подаяний коту резко уменьшился, и несколько ворон стали проявлять своё нетерпение
обычным способом, по очереди щекоча кота крыльями. Кот терпел, но когда он отошёл
в сторону, а вороны спикировали на еду, то подошёл к ним и буквально разогнал
их пинками. Вороны молча подчинились, поскольку понимали, что поступили
нехорошо, обидев благодетеля. Кот повторил эту воспитательную процедуру ещё два
раза, показав, кто здесь главный, после чего всё же отошёл в сторону и пустил
ворон к своим объедкам.
А,
собственно говоря, какая же была выгода от такого сотрудничества коту? А очень
просто – птички, сидя на дереве, всегда предупреждали кота о появлении
незнакомой собаки или подозрительного человека, причём старались они очень. Кот
обычно занимал позицию возле дерева, с которого он мог бы мгновенно спрыгнуть
на кирпичную ограду своей усадьбы и затем во двор, где он был бы в полной
безопасности. Эта система безопасности была невероятно эффективна и не знала
сбоев. Когда я рассказал хозяину Генриха о сотрудничестве его кота с птицами,
то добавил: а кто же экономит на безопасности? После этого хозяин, чей
жизненный опыт был, видимо, тоже достаточно богат, посмотрел на кота с
нескрываемым уважением.
Эта
система безопасности дала сбой на моих глазах только один раз, когда кот не
среагировал на предупреждение птичек, поскольку я его отвлек. Кот вышел на
тропу через открытые запасные ворота усадьбы, но расслабился и не учёл, что
работник-слуга закрыл ворота за ним на замок. Кроме того я подошёл покормить
кота, мы с ним общались и проглядели, как на тропе показались две здоровенные
овчарки, находящиеся в игривом настроении. Увидев кота, прижавшегося к забору,
они бросились к нему с совершенно очевидными намерениями, и деваться от них
было некуда. Мы с котом заняли оборонительную позицию спиной к спине, чтобы не
дать в обиду друг друга. Обнаглевшие собаки, наскакивали на нас с лаем, надеясь
разорвать наш оборонительный союз, но я намекнул собакам, что нас тоже двое и
что уступать мы не намерены. И тогда собака (сука), которая была поумнее,
сообразила, что нападение на человека на тропе, где часто ходят люди, чревато
неприятными последствиями и, изобразив веселье, отбежала в сторону и побежала
по тропе дальше, а её глуповатый кавалер побежал за ней, и они оставили нас в
покое. Я, тем не менее, проводил Генриха за угол, до главных ворот усадьбы,
чтобы он гарантированно укрылся дома.
 |
| Рисунок Эндре Пеновак (Endre Penovac) |
С
собаками у Генриха было всё сложно. Во-первых, у него был собственный пёс
Тимофей – маленький, чёрный кучерявый песик, похожий на крупную болонку.
Тимофей не испытывал тёплых чувств к коту, но поскольку тот был хозяйским
имуществом, его не обижал. На нас, любителей Генриха, он всегда смотрел с
подозрением и не упускал возможности облаять, видимо от зависти к коту. Один
раз мы дали Генриху недоеденную котлету и чего-то вкусненького на десерт, и кот
начал с десерта, одновременно поглядывая на котлету с предвкушением
качественного пира. И тут появился Тимофей, со злобным рычанием оттолкнул
Генриха, схватил котлету и так же, злобно рыча, скрылся в огороде. Я только
смог посочувствовать коту, сказав, что, наверно, очень обидно получить такую
подлянку от своего, и кот от этих слов и от обиды разразился буквально волчьим
воем, и из его глаз потекли слёзы.
Остальных
собак Генрих делил на три категории. Если появлялась собака-враг, то Генрих без
лишних эмоций мгновенно прыгал на дерево, перелетал на свой забор и спрыгивал в
свою усадьбу. Если подходила собака – пищевой конкурент, то Генрих бил такую
собаку смертным боем. Но был у него и пёс-друг. Он сидел на цепи возле будки,
охраняя морг и гараж больницы. Когда Генриху надоедало попрошайничество, он
просто шёл к своему другу, ел у него из миски и отсыпался в его будке, ибо был
там в полной безопасности под надежной охраной. Кстати, больницу Генрих тоже
превратил в свои охотничьи угодья, периодически обходя палаты разных отделений,
где всегда получал угощение.
Генрих
умел «рассудку страсти подчинять», сдерживая инстинкты хищника, исходя из
интересов своей основной профессии – попрошайки. Кот был не слабеньким
охотником. Крыс вокруг своей усадьбы он извёл как класс, и они забыли дорогу в
эти места. А на мышей он охотился не только в своей усадьбе, но и на покрытом
лесом склоне оврага, через который шла тропинка к больнице. Охотничий сезон
начинался поздней осенью, когда мыши прятались под толстым слоем сухих листьев.
Генрих копал листья носом, взрывая заодно ещё не успевший промерзнуть
поверхностный слой почвы, как добрая свинья, и в охотничьем азарте не замечал
даже друзей, приносивших ему еду. Это была страсть.
Тропинка
проходила сквозь лес, где преобладал маньчжурский орех. Именно там всегда в изобилии
водились белки, избалованные прохожими и превратившиеся почти в ручных. Белка,
это, по сути, волосатая крыса, и для меня была загадка, как Генрих их терпел
возле себя. Я имел случай наблюдать, насколько кот их ненавидел, когда какой-то
обнаглевший бельчонок стал дразнить Генриха, высовываясь перед ним, то с одной,
то с другой стороны дерева, в опасной для себя близости от хищника. Кот лежал,
стиснув зубы, его била крупная дрожь, и он тряс кончиком хвоста, как гремучая
змея. Я подошёл к нему и стал гладить, успокаивая: «Генрюшка, да пожалей ты
этого дурачка, плюнь на него и успокойся!» Мои увещевания подействовали, и кот,
правда, слегка успокоился, да и бельчонок, которому надоело дразнить кота,
куда-то убежал. И только тут я понял, каких же усилий стоит Генриху
сосуществование с белками. Просто он видел, что белочек кормят обычно те же
люди, которые приносят вкусняшки и ему, и понимал, что если он развернет охоту
на белок, как сделал бы любой другой кот, то вместо угощений он получит от
любителей белок в лучшем случае хорошего пинка. Да и сами белочки работали на
общую «туристическую» привлекательность охотничьего участка кота Генриха, и
потому он сдерживал свои «хотелки».
На
своем участке Генрих работал доминирующим котом и часто ходил в гости к соседским
кошкам, не забывая есть из их мисок, а также водил знакомства с кошками из
больницы. Статус доминирующего кота, а также границы охотничьего участка Генрих
защищал со всей яростью, на которую был только способен крепкий
двадцатиодногодовалый кот с большим жизненным опытом уличного бойца. Ему крепко
доставалось от молодых собратьев, не проявлявших никакой снисходительности к
его благородным сединам, но он всегда давал удовлетворение юным джентльменам, а
поле боя оставалось за ним. Весной кот делался страшным. Оппоненты буквально
разбирали его на запчасти, сдирая с него клочья шкуры живьём. Фрагменты кота
валялись вдоль тропы, наводя на мысль, что животного уже нет на свете. Однако
это было не так. После того, как в драках он терял значительную часть шкуры и
превращался в живую отбивную котлету, у его хозяев кончалось терпение. Кота
отлавливали, изолировали и оказывали ему принудительную помощь, либо отстригая
клочки полуотодранной шкуры сами, замазывая раны зелёнкой, либо отвозили его в
ветеринарку, если масштаб разрушений был слишком велик, и для ремонта кота
требовалась помощь профессионалов. Надо отдать, однако, должное богатырскому
здоровью Генриха IV. Примерно через месяц принудительной изоляции все его
недостающие части вырастали заново, и повреждённые места можно было отличить
лишь по оттенку свежевыросшей шкуры. Таким образом, кот превращался на какое-то
время в пятнистую гиену, но затем цвет шкуры выравнивался. Летом больших
сражений кот не вёл, но каждую весну всё начиналось сначала.
Выдающееся
во всех отношениях животное привлекало к себе внимание даже случайных прохожих.
Однажды, копаясь в одной из социальных сетей, я случайно обратил внимание на
«аватарку» одного молодого студента из Владивостока, где была снятая на телефон
фотография какого-то кота, причём в хорошем разрешении. Присмотревшись, я не
поверил своим глазам – это был Генрих, сфотографированный на своем любимом
месте – на досточках под почтовым ящиком на улице Черноморской! Пронырливое
животное пробралось даже в интернет! Я вывел на бумагу это фото и отправился на
местность. Кота не было, но количество дощечек и, главное, рисунок дерева
абсолютно совпали. На другой день мы с коллегой отловили и самого Генриха. Мой
товарищ держал кота на руках, а я приложил фотографию почти к самому коту и
тщательно сравнил все мельчайшие детали – расцветку расположение пятен, форму
усов и бровей, места расположения седых волос и т.д. Сомнений не было, это таки
оказался он, и я могу продемонстрировать это фото, оставшееся у меня на память.
Ранней
весной 2012 года я принимал партнёров по совместному российско-индийскому
проекту РФФИ – профессора Падмакумара и его аспирантку Гиги Райан. Я водил
коллег в столовую Института автоматики, и они всегда восхищались Генрихом,
гордо восседавшим на тумбе кабельного колодца среди свежевыпавшего снега,
поскольку понимали, что это самое что ни на есть для них экзотическое животное –
настоящий Siberian Cat. Гиги даже подкармливала Генриха столовской едой.
Летом
2013 года готовилась реформа Академии наук. Митинг протеста собрали в Институте
автоматики, куда сошлись все неравнодушные работники окрестных академических
институтов. Удалось подтянуть телевидение, и событие имело резонанс. Такие
митинги прошли по все стране, и Правительство было вынуждено реформу немного
смягчить, хотя она и нанесла тяжёлый удар по российской науке. Когда участники
митинга после его окончания уходили по тропинке к своим институтам, то к ним
вышел Генрих. Он никогда не видел всех своих друзей, поклонников и просто
знакомых в таком количестве, собравшихся вместе, и понял, что произошло что-то
экстраординарное. Само собой разумеется, что кот не разбирался в тонкостях
академической реформы, но он встретил нас в начале тропы и счёл нужным
присоединиться к колонне, демонстрируя друзьям солидарность и свою поддержку,
проводив нас до моста через речку. Генрих в трудную для нас минуту был с нами!
Конец
жизненного пути Генриха был покрыт мраком, но обстоятельства его смерти
наводили на нехорошие мысли. Последний раз я видел кота осенью 2013 года. Он
был явно не в порядке. Вместо того чтобы попрошайничать хотя бы для ворон, он
сидел на заборе с мрачным видом. Я подал ему сосиску, но кот, слегка понюхав её,
остался безразличным, и еда отправилась к воронам. Я потрогал кончик носа кота,
он был горячим. Почему-то я сразу подумал, что прощаюсь с хвостатым другом и
предчувствие меня не обмануло.
Уход
за котом был поручен хозяином работнику-слуге – пожилому мужичку с задатками
алкоголика. Для кота был выделен специальный диванчик возле печки, а слуга
варил ему гречневую кашу, обильно заправленную мясом. Кот явно не доверял этому
человеку, почему обычно и не ночевал дома, а к приготовленной им еде относился
с подозрением. Иногда он съедал несколько кусочков мяса, но обычно к домашней
еде даже не притрагивался. На следующий день, после того, как я увидел кота в
последний раз, слуга подошёл ко мне и сказал, что кот им взят под арест за
неисполнение обязанностей и теперь по очереди сидит в разных сараях, чтобы
извести там обнаглевших мышей. Я принял слова слуги за чистую монету, не
заподозрив подвоха, но ещё через две недели ко мне подошёл грустный хозяин
усадьбы и сказал, что кот пропал, и его, наверно, больше нет в живых. Я
поинтересовался, насчёт ареста кота для ловли мышей, но хозяин сильно удивился
и сказал, что ничего такого на самом деле не было. И тут я понял, что старый
алкаш меня просто обманул, соврав о причине исчезновения кота. Для меня не
осталось сомнений, что он по пьяни просто убил старое животное, поскольку
завидовал тому, что, в отличие от него, кот является объектом внимания
окружающих и вообще его жизненному успеху. Прошло уже много лет с того времени,
но старый алкоголик, у которого очень хорошее зрение, когда видит, что я
подхожу к усадьбе, всегда убирается с улицы, бросая метлу и запирает ворота за
собой. А когда мы вынужденно встречаемся, то он всегда опускает лицо вниз и
отворачивает голову, поскольку смотреть в глаза мне не может. Подробности
гибели кота навсегда останутся тайной, но нет сомнений, что он пал жертвой
предательства, от которого не спас и его уникальный жизненный опыт. Видимо всё
же сказался и более чем преклонный по кошачьим меркам возраст и недомогание.
Генрих
IV был высочайшим профессионалом, причём его профессия во многом совпадала с
деятельностью современных научных работников академических институтов, успех и
выживание которых во многом зависит от способности выпрашивать гранты. И
ушедший в мир иной кот является теперь небесным покровителем всех нас –
попрошаек-грантоедов, обитающих на Академической!
Владимир КАЛИНИН,
ведущий научный сотрудник
лаборатории химии морских природных соединений ТИБОХ ДВО РАН, доктор
биологических наук
 |
| Рисунок Ютэка Мураками (Yutaka Murakami) |
Комментариев нет:
Отправить комментарий