Модернизация России: есть ли шанс?

Опубликовано с любезного разрешения автора Н.И. Фокина

Альбом: Географы, экономисты

Н.И. Фокин

Обоснована ли сама постановка вопроса о шансе российской модернизации? Ведь шанс – это удача, надежда, судьба. А модернизация – единственный для России способ выбраться из накрывшего ее двойного кризиса – текущего глобального и системного, специфически российского. Поэтому шанс модернизации – судьба России. Но можно ли сомневаться в модернизации как будущем России?

Если это вопрос веры, – то сомневаться нельзя. Но любой вопрос – это и вопрос знаний. В таком случае он должен быть поставлен.

Поставлен он потому, что в России у понятия «модернизация» складывается интеллектуально захватывающая судьба. Оно приобретает не просто новое, а особое статусное значение. При более внимательном рассмотрении у него обнаруживаются знаковые исторические прецеденты.

Модернизация – это уже далеко не только изменение, усовершенствование, улучшение. С сентября 2009 года понятию пытаются придать значение, которое, на наш взгляд, ставит его в один исторический ряд с такими понятиями, как ускорение и перестройка, что не может не настораживать. Последствия последних процессов известны. Они описываются формулой «хотели как лучше…».

Почему с сентября 2009 года? Потому что в этом месяце была опубликована статья Дмитрия Медведева «Россия, вперед!». ( комментарии к статье можно посмотреть здесь) На вопрос «есть ли у России собственное завтра?» он дает однозначный ответ – нет, если мы и дальше будет перегружены такими ношами, как сырьевая экономика, хроническая коррупция, застарелая привычка полагаться в решении проблем на государство.

Такая постановка вопроса вызывает множество других давних и более конкретных вопросов. Они кажутся вечными вопросами без ответов. Но Президент от них не уходит, их перечисляет и далее обнадеживает – «у меня есть ответы на эти вопросы». Ответы – в модернизации страны. Модернизации, как переходу страны на следующую, более высокую ступень цивилизации. Уже третьей по счету модернизации – после петровской (имперской) и советской. Но модернизации ненасильственными методами, не принуждением, а убеждением Модернизации, в первую очередь, экономической.

Но есть ли шанс у самой модернизации и, прежде всего, экономической, в рамках сложившегося и представленного в статье понимания модернизации?

На наш взгляд, многое следует прояснить. В первую очередь, содержание экономической модернизации. В статье Д. Медведева оно раскрывается через пять стратегических векторов экономической модернизации России: энергоэффективность, ядерные и информационные технологии, космос и медицина. Но уже в следующем абзаце он называет их пятью стратегиями лидерства в сфере высоких технологий. И на наш взгляд, поступает совершенно правильно. То, что определено до этого – не экономическая, а технологическая модернизация.

Зависший ответ Президента на неизбежный вопрос о сути экономической модернизации России породил множество версий и пониманий этого вопроса. Даже в ближайшей к Президенту исполнительной структуре – самом российском правительстве. Например, глава экспертного совета при антикризисной комиссии правительства России, ректор Академии народного хозяйства Владимир Мау считает, что на повестке дня – контрмодернизация.

Почему контрмодернизация? Потому что контрмодернизация – это вариант модернизации, альтернативный опыту других, в частности, западных, стран. То, что может сейчас делать Америка, не можем делать мы. Например, наши возможности по стимулированию роста через денежную инъекцию ограничены высокой инфляцией – она остается двузначной. Возможности по стимулированию роста через бюджет ограничены и размерами самого бюджета, и высоким уровнем монополизма.

Вывод неизбежен – западная модель экономической модернизации может оказаться неоптимальной. Но какая в таком случае остается? Очевидно, что ни петровская, и ни советская – их цена в человеческом измерении – неприемлема. Разрабатывать свою – специфически российскую? Если да, то нужно исходить из специфики вызовов, которые стоят перед Россией. Если нет – то все-таки признать наличие универсальных для всех стран характеристик модернизации и рассматривать российский путь и специфику вызовов через призму этих характеристик.

На наш взгляд, экономическая модернизация по своему содержанию во всех странах одинакова. Это инновационное развитие. Это создание среды для инноваций.

Но что понимать под инновациями? Их суть – не в нововведениях, не в новых и нужных потребителю наукоемких продуктах. Если бы все было так, то через создание государственных корпораций по наиболее значимым направлениям развития высоких технологий, через создание комиссий и поддержку соответствующих программ и проектов и можно было бы без проблем модернизировать российскую экономику.

С инновациями такой подход не проходит. Все вышеперечисленные меры предприняты, а доля высоких технологий в экономическом росте России в 8 раз меньше, чем в развитых странах и продолжает падать.

Проблема в том, что инновации – это только такие изменения в экономической жизни, которые не навязаны извне, но возникли по их собственной инициативе, изнутри. Инновации невозможно стимулировать извне. Они возникают изнутри и потому по своей природе эндогенны. Призовем на помощь классика (Шумпетера) – инновации в экономике не проходят путь от первых новых потребностей, возникающих спонтанно у потребителей и переключающих производственный аппарат под их давлением. Данная связь присутствует. «Тем не менее, это производитель, кто, как правило, инициирует изменения, и потребители воспитываются им, если необходимо. Они как бы обучаются желать новые вещи».

Открытие Шумпетера шокирует. Обучать желать новые вещи – государство не способно. Задать сверху инновационный вектор развития – невозможно. Прежние алгоритмы решения задач национального уровня – концентрация государством усилий на прорывных направлениях – не сработают. Не сработает подход – в России запустить импульс изменений можно сверху. Не сработает формула Столыпина – в России успешные реформы возможны только при ужесточении режима. Инновационная экономика предстает как часть внутренней культуры граждан страны, как результат «смягчения» системы, как продукт творчества свободных людей и в этом аспекте – как составляющая либеральных ценностей. Потому и переход России на инновационный путь развития – вовсе не экономическая проблема, а проблема формирования этих ценностей, проблема изменения образа жизни.

Образ жизни – modus vivendi. Этот же корень и у понятия модернизация: латинское modo – только что, прямо сейчас, modus мера, способ. Модернизация как внедрение инноваций и есть изменение образа жизни. Если нам делать вид, что ничего особенного не происходит и не менять образа жизни, прежде всего образа мысли и действий, то неизбежно движение общества к пропасти, а страны – к распаду.

Модернизация как изменение образа жизни станет единственно возможным эффективным ответом на самые драматические события последних десятилетий – распад многих независимых государств. Если говорить «в среднем», то за последние 64 года подобные события затронули каждое государство, и оно в «среднем» распалось минимум на два. А как иначе можно представить следующую статистику: за период с 1945 по 2008 годы число государств, получивших международное признание и ставших членами Организации Объединенных Наций, увеличилось в 2,6 раза – с 74 до 193.

 Конечно, каждый случай распада по-своему уникален. Однако тенденция роста числа стран и уменьшения их размера так устойчиво выражена по времени и размаху, что ее нельзя не признать объективной. Более того, есть и экономическое обоснование этой тенденции – через анализ издержек большой территории. Есть и серьезные академические публикации с характерными названиями: «Действительно ли Россия близится к распаду, как предсказывают математики?», «Россия как последняя экстенсивная культура» и тому подобными. Но не станет ли эта тенденция вызовом для России? Вызовом, ответ на который потребует «ужесточения» системы, усиления присутствия государства во всех сферах жизни, что в конечном итоге сделает невозможным саму российскую модернизацию?

С одной стороны, такой вариант развития событий нельзя полностью исключить хотя бы уже потому, что именно он пока и реализуется. За прошедший век территория страны уменьшилась почти на 30 процентов. Из каждого седьмого жителя земли в начале прошлого века (Российская империи) мы стали каждым четырнадцатым (Советский Союз), а сейчас – каждым сороковым (современная Россия). В табеле о рангах экономических размеров стран мы спустись с призовой тройки мест в начале и середине прошлого века до 12 места в конце и, по экспертным оценкам, до 16 места в 2009 году.

Поэтому, действительно, диспропорция между размерами территории, численностью населения и экономическими размерами России нарастает. Если на этот вызов не отвечать – то мы будем вынесены на обочину пути, по которому неуважительно и без жалости посматривая на нас, будут проноситься другие страны. Проноситься с вопросом – разве справедливо, что у такой огромной территории, с такими ресурсами, – такой неэффективный собственник?

Однако, с другой стороны, тенденция – это не приговор. Тем более что в экономике абсолютные величины важны лишь только потому, что без них не рассчитать относительные. Именно они и только они все и определяют. Это означает: Россия – страна не самых впечатляющих размеров. Размеры территории по отношению к численности населения у нас не самые большие. Например, Австралия – в 3 раза больше. Падающая численность населения – это тоже не уникально российское явление. И, несмотря на все изменения последних лет, мы остаемся в группе больших стран со всеми вытекающими отсюда преимуществами.

Во-первых, больший размер – это и соответствующая емкость рынка с большими возможностями разделения труда и других факторов и, в конечном счете, с более высокой продуктивностью. Эти выгоды уменьшаются с повышением уровня открытости экономики. Для открытой экономики как большой, так и малой страны весь мир – один рынок. Однако, до той поры, пока существуют политические границы, преимущества размера будут сохраняться.

Во-вторых, большие страны могут обеспечить своего рода «страхование» регионов, столкнувшихся с проблемами рецессии, безработицы, миграции через механизм межрегиональных фискальных трансфертов. Выгоды такого страхования становятся особенно заметными в моменты экономических кризисов и природных катаклизмов, что и показали события 2009 года.

Поэтому и размер российской территории следует рассматривать не столько как особенность, определяющую вызовы, сколько как преимущество, как особенность, повышающую шансы модернизации.

С разных позиций следует оценить и вызов сырьевой экономики. По своей значимости именно он ставится на первое место из-за напрашивающегося противопоставления сырьевой и инновационной экономики. Противопоставления вплоть до исключения. Исключают, естественно, сырьевую экономику.

«Антисырьевая» точка зрения представлена и в статье Президента. Не случайно он использует такие термины, как «унизительная сырьевая зависимость», «примитивная сырьевая экономика». Не случайно он ставит сырьевой характер экономики во главу угла всех российских бед и с горечью отмечает: «Двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости». Этой позиции придерживается большинство российских экономистов и политиков. У нее высокий электоральный потенциал, у нее небывалая популярность среди рядовых российских бюджетников, зачастую раздраженных доходами нефтяников, газовиков, лесозаготовителей.

В таком подходе есть свой резон. И это резон либерального направления экономической мысли. Первым глашатаем такого резона стал американский экономист Рыбчинский. Еще в 1955 году, задолго до появления независимой России с ее обострившимися сырьевыми бедами, он попытался теоретически доказать – развитие за счет преимущественного использования одного фактора – обречено. Если этим фактором станут природные ресурсы, то экономика окажется в ситуации с характерными названиями: ресурсная петля, ресурсное проклятие, «голландская» болезнь экономики, сырьевой тупик.

Но возможен и другой подход и с не меньшим резоном. Это подход сравнительной факторной обеспеченности. Подход, оцененный Нобелевской премией по экономике. Его суть – характер факторной обеспеченности определяет места появления конкурентных преимуществ в экономике и, соответственно, структуру экспорта. Поскольку для России этот характер является природно-ресурсным, то именно с ним связана наша конкурентоспособность. Пытаться уйти от понимаемой в таком ключе сырьевой зависимости – значит пытаться отказаться от своих преимуществ.

Относительно высокая ресурсная обеспеченность российской экономики должна быть учтена при обосновании выбора инновационного развития. Современная ресурсная экономика становится все более капиталоемким и наукоемким производством. Производством, требующим знаний и высококвалифицированного труда. Производством, инвестиции и инновации в котором приносят максимальную отдачу. Производством, отдача в котором через финансовую систему является самым значимым источником инновационного развития других отраслей. Единственное, что требуется – целенаправленное формирование относительной капиталоизбыточности и инновационноемкости экономики страны, формирования за счет первичного сектора и с участием государства.

Россия не является уникально единственной страной, которой приходится решать эту задачу. Многие, оставшиеся сырьевыми по структуре экспорта страны, ее успешно решают. Примером может служить Австралия – страна, доля первичного сектора структуре экспорта которой и сегодня занимает более 50 процентов.

Из признания необоснованности противопоставления сырьевой экономики и экономики знаний следует вывод, напрямую относящийся к Востоку России. Это вывод о том, что экономическая модернизация требует развития тех отраслей и регионов, которые в значительной степени завязаны на природно-ресурсный фактор. Другими словами, экономическая модернизация – это более явно выраженная восточная направленность развития России. Или, если придать выводу более острую формулировку, то можно сказать и так: инновации – в ресурсах и развитии Сибири и российского Востока, а не в космосе и атоме.

Сырьевая экономика, также как и размеры территории, предстает не столько как вызов для России, сколько как шанс для ее модернизации.

Поэтому у экономической модернизации России есть шансы. Но они далеко еще не все определены, а в отношении те, которые уже обозначены, необходима дальнейшая дискуссия. И только в этом случае можно будет говорить о временном горизонте, за которым мы должны увидеть новую российскую экономику, конкурентоспособную по отношению к другим крупнейшим экономикам мира.

Николай ФОКИН,

заведующий кафедрой экономики и финансов стран АТР ДВГУ, профессор,

кандидат экономических наук