Настоящая статья, как и две предыдущие, любезно предоставлена для опубликования автором, заведующим кафедрой экономики и финансов стран АТР ДВГУ, профессором, кандидатом экономических наук Николем Ивановичем Фокиным.
Какие же выводы можно сделать, если посмотреть на российские общенациональные и региональные реалии через призму восточного опыта антикризисного менеджмента? Что сближает и что отличает наши антикризисные действия от действий восточных соседей?
В первую очередь сближает общая оценка происходящих в мировой экономике событий. Мы едины в том, что кризис является беспрецедентным. Беспрецедентным и по масштабу проблем, и по скоординированности действий всего человечества, и по объему выделяемых на поддержку экономики средств. На Петербургском экономическом форуме было заявлено, что в России объем поддерживающих средств составит 12 процентов от ВВП, что также является беспрецедентным, поскольку и в Китае, и в Японии доля фискальных стимулов не превышает 5 процентов от ВВП, причем в США размеры этой доли в два раза ниже.
Сближает взаимное стремление использовать все лучшее, что наработано соседями. Самое пристальное внимание – опыту Китая. Как сказал российский Президент «…отчасти китайский должен быть подход…». И хотя это было сказано по относительно узкой теме – выделению приоритетов, как способу достижения конкретных экономических задач, важна заявленная позиция. Она заключается в том, что мы признаем – есть вещи, которым в управленческом плане у китайцев следует поучиться. И не только у китайцев. И то, чему следует поучиться, отражает отличия наших антикризисных подходов и действий.
Отличий действительно много. И не только потому, что мы разные по своей истории, культуре, ресурсной обеспеченности. Но и потому, что не всегда внимательно изучаем и творчески перенимаем антикризисный опыт друг друга.
Поучиться следует в первую очередь более полному и финансово обеспеченному присутствию региональной составляющей в национальном антикризисном менеджменте. Она у нас, хотя мы и страна регионов, менее выражена. В этом первое отличие.
Формально и по факту, антикризисные меры принимаются на уровне российских регионов. Они направлены, в основном, на поддержание занятости и поощрение экономической активности. Но возможности российских регионов в этом плане существенно ограничены. Об этом убедительно свидетельствуют недавние события в городе Пикалево Ленинградской области, когда только вмешательство Премьер-министра помогло решить проблему с закрытием предприятия и разобраться с социально безответственным бизнесом. По сути, эти события сформировали то, что можно определить как исключительно российский феномен или эффект «Пикалево» – веру и надежду в жесткую, но справедливую верховную власть в персонифицированном в лице Владимира Путина явлении.
Что питает эффект «Пикалево»? Не только особенности российского менталитета. Сказывается и финансовое устройство межбюджетных отношений, и законодательное оформление отношений собственности. Пока такого соответствующего оформления нет, его временно заменяет недавно прозвучавшее требование с «самого верху» к губернаторам отвечать за социальные последствия действий частного бизнеса. Но это может быть только временно и вряд ли будет эффективно.
Для коренного решения проблемы следует обратиться к опыту наших восточных соседей. Там, как и на Западе, разработан механизм «кризисного» вхождения государства в те или иные предприятия, финансовые учреждения под определенные обязательства и на определенный срок. В России же, по словам председателя комитета по собственности Государственной Думы Виктора Плескачевского, «…такая возможность есть только у федеральной власти. Для регионов этот механизм не очень четко прописан в законах». На сегодняшний день у регионов фактически нет легальной возможности финансировать оказавшиеся в кризисе «градообразующие» предприятия, как и нет легальной возможности выкупать их ценные бумаги. К сожалению, получается, что без «пикалевского» подхода нам, по крайней мере, пока, не обойтись. События, связанные с дальневосточным «Пикалево» – горно-обогатительным комбинатом в поселке «Светлогорье» Приморского края, еще одно тому подтверждение.
Нам так же трудно представить ситуацию, в которой именно муниципалитеты, на территории которых находятся «градообразующие» предприятия, предоставляли субсидии на приобретение «местной» продукции. Но это реальные ситуации, например, для современной японской действительности и размер «местных» субсидий – 100 тысяч иен (примерно одна тысяча долларов) достаточно велик.
Еще труднее представить ситуацию, в которой выпускники университетов, устраивающиеся на работу в отдаленные и слабо развитые провинции, получают от правительства возмещение оплаты за обучение в университете, как в Китае. Те же выпускники, которые устраиваются в регионах размещения университета, в 2009 году смогут получать кредиты до 7300 долларов США, чтобы открыть свой собственный бизнес. Китайские компании, нанимающие выпускников, смогут рассчитывать на кредиты и временное освобождение от налогов. Все это реальные ситуации современной китайской действительности. И как бы хотелось их реализовать на территории российского Дальнего Востока.
Хотелось бы надеяться, что кризисные проблемы российских регионов будут решаться не только из центра. Но пока это далеко не так. Особенно для тех регионов, где действуют факторы, углубляющие кризисную ситуацию. Есть просто «убитые» места. Именно такой термин употребил и наш Президент по отношению к Владивостоку, отвечая 4 июня на вопрос об уместности имиджевых проектов в столь тяжелое время. Вот его дословные слова, которые можно прочитать на официальном президентском сайте «Владивосток – прекрасный город, очень красивый, но «убитый». Там даже нормальной канализации нет. Там очень все старое, ветхое».
Нельзя не согласиться. Поэтому просто невозможно представить ситуацию с Владивостоком в случае отмены или переноса места саммита АТЭС. Ведь только под саммит выделяются инвестиции для развития города вместе с Приморским краем. Получается, что если бы не это, внешнее для Владивостока событие, он так бы и остался «убитым» городом.
Отличает разнонаправленность российской антикризисного мышления в структурах власти. На каждом уровне российской власти сложилось свое представление и своя правда о кризисе: внутренняя и внешняя, федеральная и региональная.
На востоке же власть едина. По крайней мере, в своих высказываниях. Если сказал Председатель КНР Ху Цзиньтао, что в кризисе виноваты США, то значит и виноваты. Если сказал Президент России Д. Медведев, что в кризисе виноваты США, то это еще не значит, что виноваты. Потому что главный антикризисный менеджер России, заместитель Премьера и министр финансов России Алексей Кудрин, представляет другую правду о кризисе. По его словам, то, что произошла на рынке ипотеки в США – это «спусковой крючок». Причины же другие. Они – в неизбежной кредитной экспансии, в развитии новых финансовых инструментов и, что особо подчеркнуто – асимметричности финансовой информации. То, что знает продавец о своем товаре или активе, никогда не дано узнать покупателю и инвестору. Особенно в России. Но Соединенные Штаты с их ипотечным кризисом здесь ни при чем.
Другой пример – разные оценки возможности второй волны кризиса. Если министр экономического развития и торговли считает, что второе пришествие кризиса не является неизбежным, то сотрудники аппарата траекторию развивающегося кризиса прогнозируют в виде буквы «W». Впечатляет и разброс оценок, которые дают руководители министерств, временным рамкам кризиса: от 2 до 50 лет. Проблема действий на высшем уровне как действий единой команды принимает настолько острый характер, что ее вынужден обозначить президент словами «Языки в этом смысле нужно поумерить».
Отличает нас и разная оценка проблемы «временного характера» стимулирующих мер и возросшей роли государства в производстве и финансовом секторе. Для нас это более острая и сложная проблема. Нам не по себе оттого, что под угрозой системного кризиса мы напринимали таких решений, от воспоминаний о которых придется еще долго вздрагивать. Мы боимся, что сниженные налоги и повышенные расходные обязательства государства уже не удастся отменить. Мы боимся поиска ответа на вопрос – не следует ли повысить роль государства как финансового посредника из-за того, что чрезмерная склонность частных банков к рискам привела к кризису и потребовала государственного вмешательства?
Для либеральной части нашей политической элиты все эти фобии результируются в идею – не откладывая разработать некий долгосрочный план возвращения ведущей роли частному сектору. Пожалуй, что к этой части элиты принадлежит и российский Президент, если учесть его критическую позицию по отношению к курсу на строительство государственных корпораций: «… не думаю, что это правильный метод реформирования нашей экономической структуры. По отдельным направлениям действительно мы решили использовать государственные корпорации. Но их жизнь должна быть конечна».
Для той части, которую представляют собой «государственники», характерно стремление жить и дальше после кризиса как в условиях кризиса.
Отличает нас и разное отношение к роли сельского хозяйства в преодолении кризиса. Антикризисные программы наших восточных соседей – это программы возрождения села, программы роста сельского потребления. Что делаем мы? Разрабатываем мероприятия налогово-бюджетной политики, направленные на преодоление последствий мирового финансового кризиса в 2009 году. Важнейшая статья – субсидирование процентных ставок. По какому сектору экономики намечены минимальные расходы? По статье субсидирование процентных ставок для предприятий агропромышленного сектора – 18 миллиардов рублей. Меньше только на поддержку малого и среднего бизнеса и на поддержку экспорта промышленной продукции. Сравним – на поддержку отрасли автомобилестроения по статье субсидирование процентных ставок – 39 миллиардов рублей, то есть в два с лишним раза больше.
Отличает нас, если исходить из фактов, а не из слов, отношение к разжигателям кризиса – финансовым мошенникам.
Отношение в России граничит с попустительством и, возможно даже, с потворством. Об этом свидетельствует тот факт, что входящие в первую «пятерку» мошеннические фирмы с такими известными названиями как МММ, «Русский дом селенга», «Хопер-Инвест», «Чара», «Властилина» обманули более половины взрослого населения России – свыше 56 миллионов человек. При этом в настоящее время все руководители этих «структур» – Сергей Мавроди, Сергей Грузин и Александр Соломадин, Лев Константинов, Мария Францева и Валентина Соловьева сегодня на свободе. Они продолжают заниматься бизнесом. Возможно, за исключением Сергея Мавроди, который зарегистрирован как официально безработный и в этом году прославился записанной им песней с характерным названием «Горе – не беда». Действительно – не беда. Беда для их зарубежных «коллег» по аферам, самых известный из которых – строитель финансовых пирамид американский мошенник Бернард Мэддоф получил недавно 150 лет тюрьмы, а китайские аферисты приговорены к смертной казни.
Объявленные недавно в Китае смертные приговоры руководителям сырьевых гигантов, статус одного из которых в государственной иерархии Китая (генеральный директор нефтехимической корпорации «Синопек» Чэнь Тунхай) приравнивается к рангу министра, можно рассматривать как очередной сигнал китайский властей всем коррупционерам – неприкасаемых нет, антикоррупционная составляющая антикризисной политики – действует.
Но есть и элементы восточного опыта, которые нам невозможно использовать. Эти элементы отражают отличия, которых принципиально не избежать.
Во-первых, невозможно использовать китайский опыт повышения платежеспособности населения и переключения значительной части производимой продукции с экспорта на внутренний рынок. В Китае эти меры позволяют не только поддерживать, но и так стимулировать развитие промышленности, что появляются все основания публично на весь мир словами Премьера Госсовета КНР заявить об ожидаемом в 2009 году 8% экономическом росте. Если России поступить подобным же образом и переключить добываемые сырьевые ресурсы с экспортного направления на внутренний рынок, то потребителей таких объемов сырья не найдется. В условиях сырьевого перекоса структуры российской экономики повышение платежеспособности не приведет к поддержке отечественного производителя. Эффект будет противоположным, потому что цепочку, по которой начнут разворачиваться события, образуют три звена. Первое – повышение спроса на доллары и падение курса рубля. Второе – рост внутренних цен и падение конкурентоспособности отечественных товаров. Третье – увеличение объемов импорта и, в конечном итоге, поддержка иностранных производителей и разорение отечественных.
Вторая уникальная особенность российского кризиса – его двойственный характер. И в этом ему нет аналогов.
С одной стороны, падение экономики совпадает с вектором глобальных процессов. Поэтому есть все основания рассматривать происходящее в России с осени 2009 года как часть глобального кризиса. В этом смысле мы вписываемся в глобальные процессы.
С другой стороны, то, что происходит в России, выходит далеко за рамки части глобального кризиса. Страна переживает самый сложный по критичности угроз период своей истории. Взять только два факта. Первый – нас все меньше и меньше, особенно на Дальнем Востоке, где скорость падения численности населения в 5 раз выше средней по России. Второй – мы все больше и больше зависим от других. Зависим от Федеральной резервной системы США, от растущей мощи Китая, от импорта технологий, от мировых цен на нефть и от многого другого. В этом смысле мы не вписываемся в глобальные процессы. Мы в специфически российском, уникальном кризисе. Но как точно подметил известный писатель Даниил Гранин: «Плевать мне на ваш всеобщий кризис. С Россией что-то другое происходит, она угасает не вместе с миром, а сама, в одиночку».
То, что происходит с Россией, обусловлено внутренними причинами и вызвано внутренними силами. У российского кризиса – внутреннее происхождение. Он по своей сути – эндогенен. Поэтому, хотя опираться на лучший мировой опыт антикризисной политики необходимо, но недостаточно. И эффективный антикризисный менеджмент властей также необходим. Но и его недостаточно, чтобы выжить – сам по себе он не спасет российскую экономику. Спасет только в упряжке с естественным, то есть идущим снизу стремлением россиян изменить свою жизнь на принципах личной инициативы, самоорганизации и самодостаточности. Но и это также всего лишь наше предположение.
То, что происходит с Россией, должно быть названо не экономическим кризисом, а кризисом модернизации. И есть гипотеза, что только движение по пути модернизации позволит России выйти как из ее уникального кризиса, так и накрывшего ее текущего глобального экономического кризиса.
Но что представляет собой кризис модернизации – отдельная, дискуссионная, и не только экономическая тема.
Николай ФОКИН
Комментариев нет:
Отправить комментарий