Виктор КВАШИН. Последняя крепость империи или Легко сокрушить великана 3 (продолжение)

(Продолжение. Предыдущая часть здесь)

Часть 3

И золото ржавеет

1

В тот год духи основательно озаботились судьбой Сиантоли. Ему везло на каждом шагу.

Тогда, сбежав от монголов, Сиантоли отправил вперёд переодетых в чжурчжэньскую одежду Гуся с двумя бойцами, чтобы предупредили военачальника о встрече с перебежчиками. Нельзя было нарваться неожиданно на правительственные войска. Сиантоли отвёл сотню в сторону от дороги, ждать результата.

Но случилось всё иначе. Усталые бойцы уснули, уснули и караульные. Гусь каким-то образом разминулся с разведкой цзиньского корпуса. Караульных зарезали на месте. Пока не поднялся крик – с обеих сторон по-чжурчжэньски, доблестная разведка перебила почти треть сотни Сиантоли. Но он недаром потратил столько времени на тренировки – бойцы, подчиняясь команде, собрались вокруг командира и дали дружный и точный залп из своих монгольских луков. Противник отошёл, после этого начались переговоры. Оружие сдавать Сиантоли отказался, взамен предложил свои знания о расположении монгольских войск. В итоге оставшихся в живых вместе с ранеными с той и другой стороны отправили в сопровождении полусотни цзиньцев к главным силам корпуса. Там их всё-таки разоружили и оставили под охраной. Сиантоли повели к самому командующему. Уходя, он обернулся – его команда действительно выглядела настоящими монголами среди кадровых бойцов армии Цзинь.

Командующий, похоже, совершенно не располагал данными о монгольской армии. Он готовился к битве со всеми монгольскими силами. Узнав, что отряды монголов распылены по разным направлениям, он приказал немедленно выступать в сторону Баданчина.

– Доблестные чжурчжэни! Перемесим в навоз скопище наглых плосколицых! А их грязного хана привезём ко двору императора прибитым к деревянному ослу, как когда-то поступили с его родственником! 

Источник фото:https://www.film.ru/sites/default/files/styles/thumb_g_674x450/public/afisha/AOKOKAMI/450/16.jpg

Теперь уже полусотню Сиантоли приказали переодеть в чжурчжэньские халаты. Оружие и латы вернули. Бирки-пайцзы о принадлежности к монгольской лёгкой коннице Сиантоли приказал срезать ещё до столкновения.

Всё-таки, им не доверяли, поставили в последнюю колонну, и было заметно, что окружающим приказано контролировать неожиданных перебежчиков. Сиантоли вперёд и не рвался, он-то знал, что «смесить в навоз» монголов так просто не удастся.

Чжурчжэньская конница словно ножом рассекла лагерь монголов под стенами осаждённого города. И монголы побежали! Побежали неестественно быстро, Сиантоли это видел, но что он мог поделать в этой ситуации, кроме того, что пользуясь смешением войск в яростной атаке, завести свою полусотню в средину. Он даже не удивился, когда со всех сторон налетели монгольские всадники, и завертелась столько раз отработанная на учениях монгольская карусель. Тучи стрел смертельным дождём накрыли чжурчжэней. Голову невозможно было поднять из-под щитов. Всё смешалось в неразберихе, а потом в панике. Раненые лошади топтали раненых всадников. Подчинённые Сиантоли держались кучно, рядом с ним, плотно прикрывшись щитами и не тратя попусту стрел. Они верили командиру и ждали. Сиантоли видел всё это краем глаза, благодарил духов и тоже ждал. Ничего не оставалось в этой кутерьме тел, крови и воплей, кроме как терпеть и надеяться.

И духи снова ему помогли. Чжурчжэньские войска дрогнули и побежали туда, куда их гнали монголы. Бегство это было беспорядочным, но Сиантоли скорее угадал, чем понял, куда нужно двигаться, чтобы спастись, и вывел своих, тех, кто не отстал и не погиб, в сторону, в редкий лес, где монголы оставили преследование малой группы ради уничтожения большого войска. Наутро Сиантоли насчитал вокруг себя полторы сотни чжурчжэней, из которых лишь три десятка были из его бывшей сотни. С радостью он увидел почти родные теперь лица. Брат Большой наверно впервые ему улыбнулся, и улыбка оказалась вполне приветливой. Неспеши сидел в седле, будто ничего и не случилось, спокойный и уверенный.

– Не узнаёшь своих, командир? – помахал замотанный окровавленной тряпкой десятник и действительно, Сиантоли не узнал бы, если бы не насмешливый голос.

– Рад тебя видеть живым, Хохотун!

Гончар, вечный спутник Гончар, который всё время неотвязно, будто прилипший, следовал с правой стороны сотника, сидел на чужой лошади. Когда он её поменял, Сиантоли не заметил.

– А Рыбачок? – спросил Сиантоли.

Брат Большой отрицательно покачал головой и махнул рукой.

– Котёл? – спросил с надеждой сотник и по лицам понял. – Жаль старика…

О Кафтанах Сиантоли спрашивать не стал, и так было понятно.

– А Гусь?

– Да здесь я!

Сиантоли подъехал вплотную и обнял десятника за плечо.

– Рад, очень рад! Слушать команду! Разобраться по десяткам! Кто без командира, влиться в неполные десятки. Живо! Десятникам доложить количество бойцов, наличие оружия и состояние лошадей.

Да, картина получалась нерадостная: оружие не у всех, кони поранены. Отсутствие питания Сиантоли считал второстепенным.

– Гусь, иди со своим десятком впереди. Брат Большой – прикроешь хвост. Направление – юг. Цель: соединение с регулярной армией. Вперёд!

2

Части регулярной армии закрывали проход в Великой стене.

Сиантоли пришлось не единожды вспотеть, прежде чем удалось убедить командующего в том, что он и его люди не изменники. Он не стал скрывать, что был в рядах монгольского войска, потому что скрыть это было невозможно. Да он и не хотел. На всякий случай, чтобы избежать пыток, сослался на помощника министра Министерства Военных Дел. Это сразу изменило отношение к нему со стороны командного состава. Сиантоли милостиво было позволено остаться сотником. Ему указали привести сотню в порядок, оставив на свой выбор количество бойцов, предусмотренное воинскими нормами. Этим Сиантоли и занялся.

Отобрал, десять десятков, назначил десятников, десятки разбили на пятки, назначили командиров пятков. Заменили порченное и утерянное имущество, а также оружие. В другом подобном случае за утерю оружия последовало бы строгое наказание, но магическая ссылка на Министерство позволяла устроить все неурядицы полюбовно. Сиантоли впервые пользовался своей приближённостью к «высшему классу» столь откровенно и это даже стало ему нравиться, поскольку позволяло без волокиты получить для личного состава всё полагающееся имущество, а также продовольствие по норме. Удалось даже заменить больных лошадей и получить полный комплект запасных. Это радовало больше всего, так как запасные лошади в Цзиньской армии были теперь не у всех.

Выяснив, что город Баданчин по-прежнему стойко держится, командование решило, что монголы не пойдут на Среднюю столицу, пока не возьмут эту крепость. А когда пришло известие об осаде Восточной столицы, решено было срочно направить туда на помощь десять тысяч конницы. В это число вошла и сотня Сиантоли.

Шли почти без остановок, но не слишком быстро. Сиантоли сравнивал со скоростью движения монголов и видел существенную разницу. Чжурчжэньские лошади уставали, им требовался отдых и корм.

Шли по областям, густонаселённым сначала ханьскими крестьянами, а восточнее в основном киданями. Тут не то, что в степи, лошадкам травки не пощипать – всё распахано, везде огороды и поля. Приходилось выкупать или попросту отнимать фураж для лошадей. Пищу для людей под конец пути добывали так же. Кидани для родной Цзиньской армии ничего давать не желали, глядели зверем.

В одном месте приблизились к берегу моря. Сказали, называется Ляодун. Грязно-жёлтая вода со стоящими вдали от берега цаплями удивила Сиантоли – разве это море? 

Источник фото: https://rosphoto.com/images/u/ugallery/1504/-berega-capli-1600x.jpg

По берегам ютились хижины рыбаков. Гончар принёс связку ржавых сушёных рыбок. На вкус и особенно на запах оказалась гадость. Сиантоли сказал выбросить, но тут вдруг лошадь потянулась губами и с удовольствием одну за одной сжевала всю вязанку. Чудно!

За двадцать семь дней перехода утомились и кони, и люди. За двое суток перед городом приказали приготовиться к бою. Какой уж тут бой, кони еле копыта тащат, их откармливать неделю нужно! Наверно духи снова позаботились. Разведка вернулась с удручающей новостью: монголы столицу взяли, разграбили и уже несколько дней, как ушли…

Разместив свою сотню в пригородной деревушке, вернее, на территории бывшей, разрушенной деревни, Сиантоли подался смотреть одну из пяти славных столиц империи – Дунцзин.

Огромный город представлял ужасное зрелище. 

Источник фото: http://photo-day.ru/wp-content/uploads/2011/12/citythatdoesnotexistphotos-20.jpg

Почти всё, что могло гореть, сгорело, почти всё, что могло быть разбито, было разрушено, почти всё живое, включая кошек и собак, было убито. Даже бывалому воину стало не по себе. Звери эти плосколицые!

Сиантоли ехал, не понукая лошади, не спеша, и всё думал, как же так вышло, что они запросто взяли такую крепость? Где же прославленные чжурчжэньские инженеры-фортификаторы? Где знаменитая, лучшая в мире камнемётная и огнемётная артиллерия? Где умнейшие, непобедимые полководцы? Вот куча ядер, а тут, видно, стояли камнемётные установки. Теперь они у монголов? Вот ворота со сложным входом. Да тут просто невозможно штурмовать! Как им это удалось? Дворец… Какая роскошь даже в разрушенном виде!

Сиантоли спешился перед богатым домом, который чудом сохранился почти целым, поднялся по гладким до зеркальности каменным ступеням.

Источник фото: https://img.topky.sk/cestovky/900px/1068606.jpg/zaujimavosti-den-beijing-Azia.jpg

Ветер принёс смрад горелой человечины. Сиантоли хорошо знал этот запах, но привыкнуть к нему так и не смог. Он вошёл в помещение и плотно прикрыл бумажные двери. В доме воздух был не лучше – удушливо пахло благовониями. «Тысячи тысяч людей занимаются изготовлением этих вонючих палочек, – подумал Сиантоли. – Если бы их поставили в строй, хотя бы с палками, Цзиньская армия стала бы непобедимой. Что-то не то творится в империи… Нет, надо на воздух».

Всё-таки, Сиантоли больше интересовали городские военные укрепления. И он лазил по стенам, осматривал устройство «запретных городов», которых в столице было три, пытался понять хитроумные запоры ворот, угадывал расположение увезённых монголами камнемётов. Отыскал даже погреба, в которых в недавнем прошлом хранились запасы оружия и продовольствия. Ему было интересно. Всё-таки, война в городе гораздо сложнее, чем бой в степи. Каким же нужно быть умным, чтобы всё это продумать, построить, а потом управлять обороной!

Говорили, что нойон Джэбэ взял город хитростью. Ну, конечно, против обмана любые стены бесполезны…

3

Сиантоли снова много дней сидел на лошади – армия возвращалась в Чжунду. И снова нужно было ехать без остановки, потому что Срединная столица была в опасности. Когда уж очень хотелось спуститься на землю и размять ноги, Сиантоли почему-то вспоминал тысячника Добун-Мэргэна и втайне хотел быть на него похожим – таким же вечно невозмутимым, властным и сросшимся с конём командиром. 

Источник фото: https://i.ytimg.com/vi/CbfvPJi92hE/maxresdefault.jpg

Конечно, Сиантоли мог бы и прогуляться, но не желал подавать подчинённым повод для зависти – все в одинаковых сёдлах, всем одинаково надоело. Назад шли немного другим путём – два раза подряд такую армию не выдержит никакая самая богатая провинция. А провинции были родные, чжурчжэньские, и разорять их вовсе не хотелось. Хотя жители совершенно не выказывали родственных чувств к государственному войску.

Стояла страшная жара. Душный воздух при полном безветрии и обилии насекомых изнурял, наверно, больше, чем сама беспрерывная езда. Особенно страдали лошади. Сиантоли приказал сломить ветки и обмахивать животным морды. Звери косили своими выпуклыми глазами и, казалось, были благодарны наездникам.

К столице подошли «вовремя»: накануне прибыл гонец с сообщением о страшном разгроме чжурчжэньской армии в районе крепости Цзюйунгуань. Теперь войска монгольского хана шли на Срединную столицу Цзинь. Прибывшую конницу выставили вокруг Чжунду с тем, чтобы встретить неприятеля под стенами города.

Тысяча, в которой числилась сотня Сиантоли, занимала участок в районе восточных городских ворот. 

Источник фото: http://vnews.agency/uploads/posts/2016-01/1453565643_ko5.jpg

После ужина Сиантоли с удовольствием пошёл побродить по лагерю. Он пробирался между кострами с сидящими у огня усталыми людьми, смотрел на высокие стены главной столицы его страны и всё думал, как же можно штурмовать эти стены, как их вообще можно преодолеть? Ему это казалось невероятным даже без обороны.

Невольно он слушал разговоры у костров. Воины, не слышавшие свиста монгольских стрел, а большинство в этой армии составляли именно такие, были рады скорой битве. Они были уверены, что разгонят плосколицых, как стадо овец. И это было, конечно, хорошо, они, по крайней мере, не боялись заранее. В своей сотне подобного бахвальства Сиантоли не замечал, но при нём на такие темы и не разговаривали. Сиантоли пытался представить намерения командующего обороной. На что он рассчитывает, выставляя лёгкую конницу под стенами без возможности манёвра? Что им некуда будет деваться, и они вынуждены будут сражаться насмерть? Он вспомнил тактику монгольской карусели с дождём стрел, и стало не по себе. Просто расстреляют, не позволив вступить в бой…

Оставалась надежда, что успеет подойти на помощь армия знаменитого и любимого военными генерала Ваньян Цзунхао. Это тот самый Ваньян Цзунхао, под командой которого Сиантоли ходил в свой первый военный поход. Сейчас армия под его командованием перебрасывается с юга, от сунской границы для обороны Чжунду.

Две недели ожидания выбили Сиантоли из равновесия. Почти ежедневно прибывали разрозненные остатки разбитого чжурчжэньского войска. И каждый отряд приносил собственные страхи о непобедимости монгольской армии. Было приказано за подобные слухи наказывать палками. Но зараза уже проникла в умы бойцов, проживающих дни без дела, слухи полнились ужасными, явно выдуманными подробностями. На самого Сиантоли воздействовали не столько слухи, сколько эта непреодолимая городская стена за спиной, будто специально сковывающая его движения. Он желал простора для манёвра!

Чтобы развеять дурные мысли и занять подчинённых, Сиантоли устроил учения сотни, надеясь сам понять, как вести бой в стеснённых условиях. Манёвры двух полусотен вызвали неожиданную панику – часовые на стенах подумали, что враг уже рядом, и подняли тревогу. Сиантоли был вызван в ставку командующего внешней обороной, где получил страшный нагоняй за самовольство. Потом генерал всё-таки соизволил узнать, зачем Сиантоли нужно было устраивать учения. Выслушав объяснения о стеснённости конницы стенами, отпустил без наказания.

На другой день поступил приказ всем войскам войти в город. Ещё через три дня под стенами деловито сновали монгольские всадники, мастера устанавливали камнемёты, а хашар из жителей окрестных сёл строил щиты от стрел и ядер – картина знакомая Сиантоли. Но в прошлый раз он наблюдал её с другого ракурса.

Коннице в городе было тесно. Пожалуй, тут было ещё хуже, чем под стеной снаружи. Здесь, в узких улочках всадники уж точно были бесполезны. Лошадей загнали в конюшни, а бойцов распределили на стены дежурить посменно в качестве стрелков. Сиантоли смотрел сверху на передвижения недосягаемых для стрел монголов и думал, что обороняться в такой крепости не страшно. Стены абсолютно надёжны. К тому же, в столице находится сам император Великой Цзинь, и как же город с императором можно сдать врагу?! Наверно, духи решили в очередной раз спасти Сиантоли жизнь. Только вот зачем? Сам он не очень-то ею дорожил…

Один из последних гонцов, успевших проникнуть в столицу, принёс весть, которая показалась страшнее ожидаемого штурма: войско Ваньян Цзунхао не придёт, всенародно любимый военачальник умер «скоропостижно от неизвестной болезни». Это сообщение вызвало массу слухов. Упорнее всего обсуждали предположение, что Цзунхао отравили. Сиантоли жёстко пресекал такие разговоры у себя в сотне, но сам ввязался в спор с двумя соседними сотниками. Они допускали крамольную мысль, что Цзунхао был опасен императору своим авторитетом в войсках.

– Подумайте сами, выгодно ли убивать того, кто может спасти империю и императора? – доказывал Сиантоли. – Если уж Цзунхао неудобен государю, его можно было сместить после окончания войны, но не сейчас, когда нужны его знания и опыт. Я думаю, это дело рук тех, кто продался монгольскому хану. Или бывает ведь, что и генералы умирают от обычной болезни.

Но разговоры эти оставили нехороший осадок. Неужели и на таком высоком уровне случается предательство?

Начался обстрел города. Летели ядра и горшки с огнём. Находясь на стене, можно было угадать, куда летит бомба и вовремя отбежать или укрыться. Но в городе были разрушения и убитые. Несколько домов выгорело. Но в общем ничего опасного пока не случалось. Обманными приступами и последующими «паническими» отступлениями осаждающие пытались выманить войска из города, но у тех был строгий приказ не поддаваться на уловки монголов. На серьёзный штурм монголы не решались.

Источник фото: http://oboi.cc/1440-900-100-uploads/new/big/oboik.ru_19037.jpg

Сиантоли отдыхал после дня бестолкового стояния на стене. Гончар готовил еду. Сиантоли хотел что-то ему сказать, и вдруг сверху с треском рухнуло, и он потерял сознание.

Очнулся на войлоке, тепло укрытый, помещение было незнакомо. Гончар что-то делал у очага и страшно обрадовался, увидев, что командир пришёл в себя. И Сиантоли обрадовался верному помощнику, но сразу закашлялся и ощутил острую боль в груди. Как поведал Гончар, всё случилось до обидного просто: ядро угодило в стойку, оперевшись спиной о которую дремал Сиантоли. Потолочная балка рухнула и раздавила ему грудь. Теперь в сотне уже другой сотник, а Гончар лечит своего командира.

Было обидно и скучно лежать без дела, но духам не прикажешь. Раздавленные рёбра не позволяли дышать, кашлять и делать резкие движения. Даже спать нужно было осторожно, не поворачиваясь. Но что же делать, бывают ранения и хуже. И Сиантоли лежал, ожидая, когда Гончар принесёт хоть сколько-нибудь свежие новости.

Хорошая новость пришла поздней осенью: монголы ушли. Несколько дней опасались подвоха. Потом послали разведку. Да, враг действительно удалился в свои любимые степи, опустошив окрестности Средней столицы дочиста.

Командование хотело как можно быстрее навести порядок, поэтому всех больных, кто мог двигаться самостоятельно, распускали по домам. Сиантоли выдали пайцзу, и он поехал домой.

4

Ехать пришлось по разорённым районам, в которых развелись шайки бандитов и восставших против императора предателей всех мастей. Предвидя это заранее, ещё в Чжунду подобралась компания попутчиков около двухсот человек, которые добирались в восточные и северо-восточные провинции. Луки, копья, палаши, топоры, а также латы и щиты пришлось сдать на казённые склады, но булавы, кистени разрешили оставить для самообороны. Поэтому в пути никто на них покушаться не решился.

Дорога Елань, в которой жил Сиантоли, была самая дальняя. Когда перебрались через реку Суйфун, последние попутчики достигли своих домов. Дальше через перевалы ехали вдвоём с Гончаром.

«Год назад в это время я упражнялся с сотней в монгольской степи у стойбища тысячника Добун-Мэргэна. Неужели прошёл всего год? Столько событий, столько жизней!.. А два года назад пришёл грязным ханьцем в тангутский Урахай… Я ли то был?» – думал Сиантоли, оглядывая знакомые межгорные долины и крутые склоны, заросшие непролазным лесом.

– Как тебе в моих краях, Гончар, нравится? – многократно спрашивал Сиантоли спутника, пока они ехали долиной Елани. – Смотри, какие горы, – показывал он на величественные заснеженные вершины, одна из которых была плоской, – Это Тачин-Чтан! Красиво?

– Красиво! – неизменно отвечал Гончар. Ему действительно нравилось, хотя в его краях местность выглядит совершенно иначе.

А у Сиантоли сердце выскакивало от этих видов – родина! Казалось, он узнаёт даже отдельные деревья. Да, вон та старая корявая ива у брода действительно всегда тут растёт, наверно росла ещё до его рождения…

Реку перешли по льду, лошадей перевели в поводу. Дальше, по левому берегу вверх не так уж и далеко, и завиднелись дымы, а после и всё селение открылось на пологом склоне.

– Гончар, как тебе, а? Смотри, какие скалы на том берегу!

– Красиво!

– А вот дубы, помнишь, как на Керулене? Такие же! Тут у нас хорошо!

Сиантоли представилось, что вдруг жена обрадуется ему после долгой разлуки, что она переживала за него, как он там, у монголов, и может она обнимет, прижмётся, как бывало иногда с самого начала, когда он был ещё подростком… А он бы её, наверно, любил, если бы она этого хотела…

– Эй, ты кто, неужели Сиантоли? – окликнули его из крайнего двора. – Точно! Смотрите, Сиантоли вернулся! А болтали, что тебя в Тангуте убили. Заходи, Сиантоли, вина за возвращение выпьем!

– Благодарю, после зайду. Домой спешу.

– Домой? А ты ещё не знаешь…

– Что?

– Да… это я так, езжай…

Сиантоли из седла схватил сельчанина за ворот.

– Говори, если начал!

– Да всё равно узнаешь… твоя с рабом живёт.

Сиантоли будто плёткой стеганули! На полном скаку пролетел он половину села до своего подворья, вышиб дверь в дом…

Они сидели на кане рядышком, плечо к плечу – его жена и раб-меркит, молодой, крепкий, смазливый на рожу – таких любят… Сиантоли ударом кулака свалил обоих и стал охаживать плетью. Он не помнил себя от ярости, и ярость эта относилась в большей степени к женщине – его снова предали! И предала жена!!!

– Убью! – кричал он и стегал, стегал, стегал плетью в кровь!

– Отец!

Он обернулся. В дверях стояла… Чикчиги! Он с трудом узнал её, такая стала высокая, стройная, в расшитом узорами кожаном халате. Она бросилась к нему, обняла, прижалась щекой, прошептала в ухо:

– Чухх… чухх!

И Сиантоли сразу обмяк, опустился на край кана. Всё вспомнилось: они так играли с маленькой Чикчиги. Он был волом, бодался, а она усмиряла его, как это делают взрослые погонщики быков: «Чух! Чух!» – и похлопывала прутиком, вроде как погонщик длинной палкой, – «Чух-чух!» И теперь она сидела рядом, гладила его по спине и шептала в ухо: «Чух… чухх…» И ему, как усталому волу, стало спокойно и грустно, тело налилось тяжестью и не хотелось шевелиться.

Прибежал отставший с вьючными лошадьми Гончар, вошёл растерянно, не зная, можно ли вмешиваться в чужие семейные дела.

– Подожди там, Гончар, я скоро, – сказал Сиантоли и поднялся. Жены и раба в доме уже не было. Он обернулся в дочери.

– Ты красивая.

Чикчиги снова прижалась к нему, прошептала:

– Мать думала, ты умер. Она… она так любила моего отца… она не виновата, что его убили. Прости её… и его. Ты уже не исправишь. Чух, чухх, – прошептала чуть слышно, – чухх…

Сиантоли мягко отстранил дочь и вышел на яркий свет. Верный Гончар стоял, держа лошадей. Сиантоли вскинулся в седло и тронул лошадь.

– Поехали.

5

Они миновали всё село, разбросанное по склону, свернули вдоль замёрзшего ручья вправо и сквозь дубовый лес, шелестящий на ветру коричневыми кожаными листьями, проехали к усадьбе отца.

Дорога была хорошо вымощена плоскими камнями. «Отец старается, хозяйствует. У него всегда порядок», – отметил Сиантоли сквозь туман в голове. Мысли шевелились с трудом, как после удара кистенём по шлему.

Справа за плотным забором ковырялись в замёрзшей грязи свиньи, чуть дальше навес и загородка для коров. Рабыня-скотница поклонилась приезжим. Её Сиантоли не знал, как и тех, что обновляли забор у конюшни. Под навесом стояли плуги с железными лемехами, висели в порядке мотыги, лопаты и прочий земледельческий инструмент. Под другим навесом крепкая молодая служанка молола на ручной мельнице зерно. Дальше, за хозяйственными постройками виднелись распаханные с осени огороды и небольшие поля. «Богатеет отец!»

– Смотри, командир, там горшки! – воскликнул Гончар, будто увидал драгоценности.

Под навесами на стеллажах стояла готовая к продаже посуда разных сортов от маленьких кружек до огромных чанов для вина и прочих продуктов.

Источник фото: http://www.travelpost.ru/?id=78436

За навесами была собственно мастерская – большое утеплённое помещение, где трудились мастера глиняных дел. Из приоткрытых дверей шёл пар. А вдоль ручья в склоне глинистого берега были устроены печи для обжига.

– Да, у отца гончарная мастерская. Я же тебе говорил.

– Можно я посмотрю?

– Смотри, конечно, нам спешить некуда. Насмотришься, в дом приходи, с отцом познакомлю.

Наконец, за мастерскими открылся широкий двор с большим недавно построенным домом посредине. Дом был основательный, это Сиантоли оценил сразу и в очередной раз похвалил отца и поблагодарил духов Рода. Сами размеры отцова жилища вызывали уважение. «Шагов двенадцать длиной и не меньше восьми шириной!» – оценил на глаз Сиантоли. Стены качественно обмазаны глиной, выровнены и покрашены глиняным раствором. Двускатная крыша широко нависает от стен, покрыта толстыми, плотно сплетёнными тростниковыми матами, а поверх них ещё и сшитыми листами берёзовой коры. За домом возвышается растянутая верёвками труба из пустого дерева, из неё колышется прозрачный дым. И этот запах ольхового дыма – дыма родного очага вернул Сиантоли к действительности.

Взлаяла собака. Женщина поспешно скрылась в доме, завидев гостя. Сиантоли спешился, накинул узду на коновязь, подошёл к «Хозяину двора» – деревянному идолу справа от входа, поклонился, помазал рот лепёшкой, приготовленной заранее, ещё при въезде в село. Готовил для «Хозяина» своего двора…

Распахнулась дверь, вышел сияющий от счастья отец, обнял сына.

– Радость в мой дом, спасибо духам! Сын вернулся!

– И я рад тебя видеть здоровым, отец! – Сиантоли отстранился, рассмотрел предка. Лоб аккуратно выбрит, серебристые волосы заплетены в тугую косу, ожог в полголовы за правым ухом аккуратно прикрыт волосами, в ушах золотые серьги в виде маленьких дятлов – символ рода. Морщины вокруг рта, морщины лучиками из уголков глаз, морщины на лбу. А глаза сияют как у молодого! На прочном торсе с небольшой выпуклостью живота – богатый шёлковый халат на тёплой подкладке. – Ай, отец, красавец! Настоящий сунский богач!

– Это твой друг Дзэвэ подарил ещё год назад. Он большой начальник теперь, сам ко мне приехал, подарки привёз, рассказал про тебя. Сказал, что ты в Тангуте выполнял боевое задание и пропал.

– Всё верно, отец, так и случилось.

– Мы твои вещи не сжигали, думали, может, вернёшься. Вот, дождались!

– Не все дождались…

– Ты дома был? Да?

– Да.

– Что ты с ней сделал?..

– Ничего. Пока… Дочку, Чикчиги жалко. Всё равно убью. Обоих. И того, из крайнего двора, тоже надо бы.

– Остынь, сын. Не надо никого убивать. Старые законы 1* уже не законы, никто их давно не выполняет. Что толку, если убьёшь, тебе легче будет? Она думала, ты погиб. Столько хороших мужчин из нашего села пропало – война ведь.

– Да, война. Я знаю.

– Ладно, в дом пойдём, сын. Радость сегодня, и ты её мне не омрачай!

Прежде чем переступить порог – священную границу жилища, Сиантоли прошептал просьбу духам Дома не тревожиться и не творить ему зла, поскольку он входит с добрыми намерениями.

Присмотревшись после света, ступил влево на мужскую половину, подождал, пока отец усядется на кане напротив входа, затем сам, разувшись, забрался на тёплое возвышение.  Осмотрелся: просторное помещение, свежий, не спёртый воздух, угли в кановом очаге красны, но не чадят. Кан высокий, на подсыпке, не то что в бедных семьях, где наскоро врывают его в землю. Тепло. На балках, держащих крышу, висят кожаные мешки с припасами, на полке какие-то вещи, инструменты. В полу крышка под затейливым железным замком – яма для пищевых припасов. Правая, женская сторона отгорожена цветной занавеской. Там шевеление. Сиантоли вопросительно посмотрел на отца. Тот будто ждал, слегка развёл руками, позвал:

– Синда, принеси нам вина и поесть. Гость у меня особый – сын приехал.

Почти сразу занавес отодвинулся, вышла молодая женщина приятной наружности с немного вытянутым личиком и слегка выпуклыми милыми скулами. Поклонилась, улыбнувшись уголком губ, поставила столик, на него большой сосуд. Следом принесла плоское блюдо с мелко нарезанным варёным мясом, приправленным – Сиантоли по запаху узнал – мочёными луковицами черемши и лилии. И тут же вышла на двор.

Отец сделал гримасу, мол, что поделаешь, жизнь такая штука.

– Она из тангутских рабов. Хорошая. Я её зову Синда.

Сиантоли усмехнулся.

– Ты меня осуждаешь? – спросил отец. – А как мне без женщины в доме? Тут всё без женщины пропадёт. Конечно, твою мать она никогда мне не заменит. Но и без неё плохо.

– Как я могу тебя осуждать! Ты – отец. Правильно делаешь. Я улыбнулся имени – Птичка!

– Да, ты знаешь, она действительно как птичка. Она и поёт мне, и весёлая, словно птичка. Ты присмотрись, она понравится тебе. Не обижай только, хорошо?

– Конечно, отец, о чём ты…

– Закусывай, сын. Синда вкусно мясо готовит.

Сиантоли поморщился.

– Знаешь, отец, я мяса переел ещё из монгольских котлов. Так хочется нашего обыкновенного горохового супа! А ещё я вспоминал часто чумизную кашу, помнишь, как мать готовила, с чесноком и собачьей кровью.

– Запросто, сын! Сейчас скажу Синде, она умеет. Она всё умеет, – обрадовался отец. – У меня как раз четыре двухмесячных щенка, бестолковые. Скажу, одного забьют. К вечеру будет тебе чумиза с кровью.

– Спасибо, отец. Мне так приятно тебя видеть и слушать твой голос! И вино у тебя хорошее. Я столько всякого пил за эти годы, а такого вкусного нет нигде.

– Да, в этом году виноград хороший был.

– А где собирал?

– Да в том же нашем распадке, где осыпи, помнишь? Те лианы там до сих пор растут, все деревья оплели вокруг. Я работников брал, так весь день лазили, на двух лошадях вывозили. Хороший урожай! Осень тёплая была, долгая, сухая… И зверя много было по осени. И рыба шла валом, хорошо заготовили. Давай, отдыхай, на днях соберёмся, сани работники наладят, поедем к морю из-подо льда ловить. Поправишься хоть у меня, отъешься, худой вон, как кнутовище.

…………………………………………………………………………………………………..

1* У чжурчжэней женщину, изменившую мужу, убивали. Убивали и человека, сообщившего об измене.

6

Робко протиснулся в дверь Гончар.

– Здравствуйте, господин.

– Отец, это мой доблестный оруженосец, боевой товарищ и просто настоящий чжурчжэнь. Он мне жизнь спас. А зовут его Гончар.

Отец жестом пригласил гостя на кан, налил вина.

– Ты хорошо сказал, сын, настоящих чжурчжэней немного теперь, таких людей нужно ценить и беречь. И за это давайте выпьем – за настоящих чжурчжэней! А откуда такое имя?

– Я и есть гончар, господин. Пришлось работать в мастерской, понравилось, выучился ремеслу.

– Надо же! И что же умеешь?

– Многое, господин. Глину правильно замесить знаю как, лепить могу многое от игрушек и свистулек до ваз и сунских чайников. На круге умею разное. Приходилось.

– Ух ты! Редко в наших краях специалиста встретишь. Ты в мастерской был? Ну, как тебе моё производство?

– Хорошая мастерская, с умом сделана. И мастера толковые. Глина у вас другая, мне незнакомая, но к этому привыкнуть можно. А так интересно. Круги хорошие, мне понравились. Я не удержался, попробовал даже. Хороший круг, ровно идёт, не бьёт. И подмастерье хороший, плавно крутит. Вы их не ругайте, что разрешили мне покрутить.

– Да зачем мне их ругать. Ну и что, получилось у тебя?

– Получилось. Руки работу помнят. Приятно. Можно мне ещё немного поработать с вашими мастерами?

– Прямо сейчас что ли?

– Прямо сейчас. Люблю я это.

– Тогда вот, бери, – отец подал глиняный сосуд с вином, – Выпей с гончарами за возвращение моего сына. Скажи им, я разрешил сегодня отдыхать. Празднуйте!

– Вы хороший человек, господин.

Гончар ушёл довольный.

Сиантоли поёрзал на кане, отвернул устилающие его шкуры.

– Не пойму, отец, то ли камни такие гладкие, то ли обмазали столь ровно – необычная поверхность у кана.

– А и не поймёшь. Из кирпича сделан.

– Да ну, из кирпича? Ты, однако, богач!

– Даже одной деньги не потратил. Ты забыл, мастерская у меня – гончарная! Набили в форму глины, высушили да обожгли. Это намного проще, чем горшки крутить.

– Да, развернулся ты, отец. В прошлый раз у тебя тут только малая мастерская была, а теперь – вон сколько всего развёл!

– Стараюсь, сын. Для тебя стараюсь. А ты всё по войнам головой рискуешь. Рад, что вернулся, наконец. Вместе теперь будем работать!

– Зачем мне всё это, отец?..

– Как зачем! Сыновей народишь, им останется. Иначе зачем жить?

Сиантоли махнул рукой, налил себе ещё вина.

– Всё устроится, сын, время все раны лечит. Раба того подарим сватам в Судуху. Приезжали дочь твою сватать.

– Да? Чикчиги уже сватали!

– Так большая уже! Ты видел, какая красавица? Тебя не было, я согласие дал. Но, если не хочешь, можешь отказать. Ты в праве.

– А она сама хочет?

– Она хочет. Плясала, когда о сватах узнала!

– Тогда пусть. Чего мне возражать. А раба этого убить надо.

– Да и ладно, убей. Вывези в лес да убей. И жену плетью отходи, чтобы дурь выбить. И наладится всё, и дети будут. Она ведь неплохая у тебя, жизнь у неё изломана, а сама неплохая. Прости её, сын, я тебя прошу. И живи дальше.

– Да не смогу я с ней! Предала она меня! Не смогу.

– Ну и ладно, живи пока у меня. Время само направит, а духи помогут. Расскажи-ка лучше о войне. Что-то я не пойму, что, правда, наши плосколицым две битвы продули? Врут, наверно?

– Не врут, отец, продули. Просто в пух продули, в лохмотья!

– Но как же так? Чжурчжэньская армия сильнейшая под Солнцем! Они что, ханьцев с палками на плосколицых пустили?

– Нет, отец, кадровые войска погибли. Монголы сильнее теперь.

– Да не верю я тебе! Не бывать такому, чтобы вшивые скотоводы сильнее чжурчжэней были!

– Я сам не верил, пока не увидел и на своей шкуре не прочувствовал. Разбили они нас на трёх направлениях и городов взяли множество, и разграбили всё, и государственные табуны угнали.

– Да где же наши полководцы? Кого туда руководить поставили? Наверно бездарных дворцовых подхалимов? Туда бы старика Цзунхао…

– Умер Цзунхао, отец. Умер, и уже о нём забыли. Не знаю, кто теперь вернёт славу Цзиньскому воинству.

Отец вдруг заговорил высоким слогом:

– Ты герой, покуда надёжно

Сидишь в седле боевого коня.

Но стоит упасть в битве

И люди забудут тебя.

Как тебе, а? Красиво сказано?

Я ведь выучил грамоту, сын, – отец поставил на кан низенький лакированный столик, вынул из шкатулки тушь и тонкие палочки, обмакнул и вывел на бумаге завиток. – Это птица!

– Как птица?

– Слово «птица». 

Источник фото: https://u.livelib.ru/reader/Helen_Davidson/o/opxcs9ks/8716093p8557673-o.jpeg

А вот, смотри, – отец рисовал, прикусив от старания губу, – Вот – «рыба»! Учись, сын, грамоту нужно и полезно знать. Как говорил великий Шицзун 1*: «Не знать своего наречия и письмён – значит забыть свою родину»!

– Прежде чем учиться, нужно иметь хотя бы свой дом, отец.

– Чтобы учиться, нужно иметь всего лишь желание, сын.

– Ладно, займусь как-нибудь на досуге, – сказал Сиантоли лишь для того, чтобы успокоить отца, взявшегося за воспитание сына. «Нет уж, учить наизусть три тысячи знаков Большого Чжурчжэньского Письма, да ещё потом их и рисовать – это не по мне. Я легче проеду, не слезая с коня, до монгольских земель и обратно».

– А вот я тебе ещё на память прочту замечательный стих одного чжурчжэньского поэта:

Не может цвести всегда

Цветок красивейших яблонь

Придёт и его пора

Осыпаться белым прахом.

Но есть у него надежда,

Что жёлтой порой осенней

Осыплется в то же место

Сочного яблока мякоть

С семенем будущих яблонь.

Вот это меня и тревожит, что не вырастут яблони на моём прахе, потому что семена не посеяны. Ты – один у меня сын, так угодно было духам. Ты обязан продлить род Тохто! Помирись с женой и роди мне внука!

Сиантоли помотал головой.

– Не сейчас, отец. Не сейчас.

………………………………………………………………………………………………….

1* Шицзун – император Цзинь в 1160–1189 годах. Шицзун активно возрождал в стране национальную чжурчжэньскую культуру и искоренял всё иностранное.

7

Отец всячески пытался расшевелить в Сиантоли искру жизни. Он созвал гостей со всего села и устроил пир в честь возвращения сына с войны. И действительно было весело. Сиантоли увиделся со старыми друзьями и другими односельчанами. Кто-то погиб на войне, но у большинства были семьи, дети и благополучная жизнь. Но Сиантоли удивляло, какие мелочи беспокоят людей, о чём они спорят тут, за столом, будто не замечая великих потрясений родины. Или их это действительно не волнует?

Отец, как обещал, свозил Сиантоли на морскую рыбалку. Лошадки ходко тащили сани по заснеженному речному льду. Отец поминутно оборачивался, показывал рукой:

– Смотри, горы! Смотри, вон за тем поворотом на скале орлиное гнездо. Помнишь, ты тогда пытался залезть? Они тут до сих пор живут. Столько орлят уже вскормили…

В устье слева над морем нависала огромная отвесная скала, а справа низкий берег из белого песка тянулся до самых дальних мысов.

Источник фото: https://ic.pics.livejournal.com/napev/34804488/726037/726037_1000.jpg

По песку ходили чайки, а вдалеке на ледяных торосах сидели орлы с белыми хвостами, и другие – с белыми крыльями – большие и неподвижные, словно рыбаки. 

Источник фото: http://placepic.ru/uploads/posts/2010-07/1278994806_placepic.ru_orlan-08.jpg

Ловили через пробитые пешнями лунки на блестящие крючки. Серебристые рыбки-аку 1* бились на сверкающем под ярким солнцем снегу. Зелёная вода в лунках качалась. Рыба издавала ни с чем несравнимый запах свежести и далёкого счастливого детства. Сиантоли отчего-то вдруг стало жалко себя, он с трудом проглотил комок, подступивший к горлу.

На другой день после рыбалки он загрузил на лошадь подарки, привезённые с войны, поехал к жене. Мириться.

Он потоптался у порога, произнёс нужные слова духу-хозяину дома. Наконец, решился, отворил дверь. Конечно, они были тут оба, раб даже не попытался скрыться, будто был уверен в своём праве на эту женщину. Он ещё и кинулся на Сиантоли с ножом – дурак! Лучше бы упал на колени…

Сиантоли одним ударом вышиб ему сознание.

Жена кинулась к двери, но Сиантоли загородил проход.

– Пришёл меня убить? Да? Ну убей, убей! – закричала она, – Убей! Надоела мне такая жизнь. Всю ты мне её порвал на клочки!

– Я? Я тебе испортил жизнь? – Сиантоли был ошарашен таким видением их с женой отношений, он даже растерялся. – Да как же я тебе её испортил? Я… я же мириться пришёл.

– Не хочу! Не хочу я с тобой мириться. Убей лучше сразу, не могу я так больше!

Она упала на кан вниз лицом и в голос рыдала.

Сиантоли оглядел невидящим взглядом свой дом: стены, полки с посудой на женской стороне, столбы, поддерживающие крышу, кан, камни для которого ворочал собственными руками, а теперь они, вон, вываливаются... И вдруг понял, вернее, ощутил, что всё тут теперь чужое. Совсем чужое. Он молча вышел. Скинул на землю вьючок с подарками и поехал со двора.

Отец видел, что с сыном неладно, предложил сходить на охоту. Но Сиантоли отказался.

– Не обижайся, отец, сейчас мне не до охоты. Хочу посетить Ши Даоли, узнать о его сыне.

Сиантоли отыскал Гончара, конечно, в мастерской. Он так и жил там, вместе с рабами, и питался тоже с ними. Обрадовался, увидев сотника.

– Мы тут новый способ выделки горшка пробуем – из двух частей. Смотри, какой большой получился! Правда, кривой немного, но следующий будет лучше. Хозяин ещё не видел, он обрадуется.

Сиантоли попросил Гончара, который всё-таки был его слугой, привести в порядок военную одежду. А наутро поехал в поместье благородного Ши.

Ши Даоли постарел, обмяк. Богатые одежды лишь подчёркивали рыхлость тела. К удивлению Сиантоли, высокородный старик обрадовался ему как родному. Крикнул слуг, чтобы устроили пир на двоих.

Они почти до сумерек просидели в покоях, поедая вкусности и запивая вином. И всё говорили. Обо всём. Но больше о войне, о государстве, и Сиантоли это нравилось – не то что мелочные разговоры односельчан о быте и отношениях с соседями. Ши Даоли рассуждал умно, он понимал устройство государств, знал власть изнутри, знал слабые места. И говорил с Сиантоли как с равным, что немного льстило самолюбию.

Ши Даоли в подробностях расспрашивал о монгольском войске, об организации, дисциплине, способах ведения боя. Сиантоли рассказывал всё без утайки, в том числе и о своей службе у монголов.

– Ты верно понимаешь войну, Сиантоли. Тебе бы командовать войском! Вот монгольский хан правильно делает, что выдвигает толковых людей из простого народа, как того же Джэбэ. Но у нас это сейчас невозможно. В цене теперь бездарные льстецы.

– Так где же сейчас ваш сын? – задал, наконец, Сиантоли вопрос, ради которого пришёл.

– Мой сын теперь служит военным советником у толкового полководца Пусянь Ваньну, командующего войсками в Ляодуне.

– О, Ши Дзэвэ высоко поднялся! Приятно это слышать.

– Меня не очень это радует.

– Почему же? Мне казалось, что советник командующего – высокая должность.

– Мы в вашем возрасте как-то иначе жили – и воевать успевали, и семьями обзаводиться.

– Всё наладится теперь. Война закончилась, наше государство сильное, быстро поднимется. Вернётся ваш сын, женится, и дети будут. В этом деле Дзэвэ не промах.

– Мне кажется, ты не знаешь последних событий в империи?

– Неужели сунцы снова полезли? – встревожился Сиантоли. – Но уж с ними-то наша армия не затруднится справиться.

– Нет, гораздо худшее случилось. Восстали кидани.

– Ну что вы так переживаете! Мало ли было восстаний, все потушили, и киданей разгонят.

– Нет, друг мой Сиантоли, это не крестьянский бунт, это хуже. Это как знаешь что, как болезнь под сердцем, – он прижал руку пониже груди. – Вот ты сильный, всех побеждаешь, и нет тебе равных, а болезнь изнутри тебя грызёт помаленьку словно червь, и вдруг ты руку пытаешься поднять, – а сил нет… Плохо дело. Предатель Елюй Люгэ 2* поднял киданей против императора и хочет отделиться от Цзинь.

– Предателей надо убивать! – воскликнул Сиантоли.

– Надеюсь, что это случится. А сейчас давай прощаться. Что-то я перебрал сегодня сверх меры, – сказал Ши Даоли, держась за грудь, и Сиантоли вдруг осознал, что старик действительно болен. – Вот, передай отцу от меня, он это любит.

Сиантоли принял небольшой плоский свёрток, ощупал сквозь ткань.

– Это стихи, – упредил вопрос Ши Даоли. – Мой писарь специально переписал. Твой отец хороший человек.

Сиантоли возвращался от Ши Даоли в приподнятом настроении. Он поймал свои мысли, что рад этому киданьскому мятежу против императора. Теперь он имеет законное право и даже обязан вернуться в армию, чтобы помочь восстановить порядок в стране. А семейные дела пока пусть подождут.

………………………………………………………………………………………………….

1* Аку – корюшка.

2* Елюй Люгэ – потомок киданьских императоров, тысячник чжурчжэньской армии. В 1212 году восстал против Цзинь и объявил себя правителем зависимого от монголов киданьского государства Ляо, которым успешно правил до своей смерти в 1220 году.

..........................................................................................................................................................

Продолжение следует.

Книга вышла в издательстве Ридеро. Полную версию можно приобрести в бумажном и электронном исполнении по этому адресу.

Электронная – бесплатно.