Маневры в тупике

Опубликовано с любезного разрешения автора Н. П. Рябченко

 
 Н.П. Рябченко
Опубликованное конце лета интервью с начальником управления кадров ДВО РАН Вадимом Михайловичем Серковым, посвященное вопросам кадровой политики, содержит много интересной информации о состоянии дел на этом направлении. Но оценивать ее можно по-разному. Видение затронутых проблем также может существенно различаться.

В качестве предварительного замечания хотелось бы отметить, что в программах, касающихся реформирования науки, в том числе ее кадрового потенциала, разработчики постоянно ставят цели достижения тех или иных процентных показателей. Если речь идет о каких-то неодушевленных предметах, то пусть, но когда дело касается людей, это в принципе не приемлемо, так как получается, что абстракция (процент) довлеет над реальной жизнью. Что из этого получается, мы хорошо знаем на собственном опыте: начальство всеми правдами и неправдами, не считаясь с потерями, пытается выжать нужный процент. Часто добиться красивых показателей удается лишь на бумаге. Со временем жизнь берет свое, нарушенная система постепенно нормализуется. Задним числом обычно уже не вспоминают, что в результате такой «инженерии» был нанесен немалый ущерб делу, людям, обществу. Потом, как ни в чем не бывало, идут тем же путем, и так без конца. То есть это не какой-то частный случай, а распространенная в России практика, которую я называю «горем от ума». Суть нашего «горя» – слепая вера в возможности разума, действенность разных схем, идей, как правило, заимствованных, и игнорирование естественной основы нашего бытия, с которой мы соотносимся лишь как ее часть. Иными словами: нельзя живого человека воспринимать как абстрактную статистическую единицу.

Статус бесспорной истины имеет утверждение о том, что в молодом возрасте ученые более продуктивны, особенно по части открытий, поэтому следует стремиться к омоложению научных коллективов. Как результат, средний возраст научных сотрудников стал одним из важнейших показателей, который присутствует в отчетах институтов, а его снижение, «омоложение кадров», закладывается в перспективные планы и целевые программы. Однако преимущества молодости не абсолютны. Еще двадцать лет тому назад в приступе реформаторского зуда периода «перестройки» в Академии наук пытались вести борьбу со старением научных коллективов. Тогда, директор Института всеобщей истории профессор Удальцова, будучи вынуждена оправдываться за то, что средний возраст докторов наук в институте приближается к 60 годам, убедительно показала, что это обстоятельство объективно обусловлено необходимостью накопления большого объема знаний, и это не старость, а научная зрелость. Такая же ситуация и с востоковедением, комплексной научной дисциплиной, включающей в себя знания по всем отраслям гуманитарных и общественных наук. В некоторых естественных науках, где за многие века накоплена огромная информация о природе и нужна большая эрудиция, возраст также не помеха. А вот в сравнительно новых направлениях, где молодой специалист, получив основы знаний в вузе, по прибытии в академический институт может свежим взглядом увидеть решение той или иной проблемы или, благодаря своей энергии, «нарыть» ценного научного материала, – это как раз тот случай, который у нас пытаются возвести в абсолют. Хотя совершенно ясно, что нужны и молодежь, и старые опытные кадры, которые не исключают, а только дополняют, в разных институтах в разных пропорциях, друг друга. Чтобы отстоять перед чиновниками эту простую истину, в России была использована спасительная формула «научные школы». Но нам также не безразлична судьба тех, кто не попал под «крышу» научных школ. Дело науки настолько огромно, что мы с полным правом можем сказать: у нас лишних людей нет. Если они есть, например, у чиновников, вот там пускай «реформируют», «оптимизируют» и испытывают на себе свои сомнительные новшества.

В пользу сохранения в академической науке пожилых кадров свидетельствует то обстоятельство, что научное знание от узкой специализации сейчас переходит к широкой кооперации самых разных его областей. Одно время вошли в моду междисциплинарные исследования, на стыке наук. Теперь зачастую приходится использовать целый комплекс наук. Так, глобалистика – изучение глобальных процессов, кроме общественных наук требует использования все более широкого круга естественных наук. Соответственно, чтобы много знать, надо не только много работать, но и долго жить в науке. Никакой компьютер не может полностью заменить такого специалиста. Да и как работники старики вполне успешно справляются со своими задачами. Не раз мне приходилось слышать от тех, кому далеко за семьдесят, что, несмотря на возраст, голова работает отлично, мысли ясные.

Я не думаю, что следует поощрять переход пожилых ученых на преподавательскую работу в вузы. Они и у нас всегда при деле, помогают молодежи. Вузы, конечно, не откажутся от такого пополнения. Но здесь есть один важный момент. Известно, что наши реформаторы, во всем копируя Запад, хотят переместить центр тяжести научных исследований в университеты. Конечно, никто не против, чтобы университеты развивались, и сами мы в том или ином качестве этому способствуем, но происходить это должно не за счет ослабления кадрового потенциала академической науки. Что касается якобы существующей необходимости «освобождать рабочие места молодым», то надо не рабочие места освобождать, а разобраться с теми, кто на пустом месте соорудил для нас такую проблему, и непременно строго их наказать, чтобы впредь было неповадно заниматься вредительством. Как следствие перенаселенности нехватка рабочих мест существует в Китае, там с достижением пенсионного возраста ученые вынуждены оставлять свою работу. Но китайцы стремятся переломить такую ситуацию. В Пекине для ведущих ученых академических институтов сейчас находят возможность продолжать исследования и после 60 лет, и, как говорили мне китайские коллеги, эта практика будет распространяться по всей стране.

Реформаторы науки гордятся своим, пожалуй, единственным достижением – значительным повышением зарплаты научным сотрудникам. Однако это достижение, даже если оставить «за кадром» его издержки в виде 20% сокращения штатов Академии, на самом деле не так уж велико. Нынешняя оплата труда ученых фактически, если посчитать, какой уровень жизни эти деньги могут обеспечить, лишь то, что мы имели в советское время, или где-то, может быть, чуть больше, но за прошедшие 20 лет при нормальном развитии событий тоже был бы рост зарплаты, и, пожалуй, немаленький. Главное же то, что из-за инфляции нынешние деньги, в отличие от советских, невозможно накопить. Поэтому полученная прибавка лишь позволяет заткнуть старые «дыры» и какое-то время сохранять более-менее сносный уровень жизни.  Дальше, судя по всему, ситуация будет ухудшаться, так как покупательная способность денег падает с каждым днем, а на новые сколько-нибудь значительные финансовые вливания в науку надеяться не приходится. Нельзя также не замечать и того факта, что рост доходов коснулся не всех занятых в науке. Аспирантская стипендия так и осталась микроскопической. Не сдвинулось с мертвой точки решение самой болезненной проблемы – жилищной. Возник тупик с развитием важнейших научных направлений, так как не осталось свободных ставок. Например, все видят, что Китай растет как на дрожжах, да и другие соседние с ним государства представляют собой внушительную силу. Это говорит о том, что давно пора создать на Дальнем Востоке крупный академический институт востоковедения, чтобы масштабно и на фундаментальном уровне заняться изучением наших восточных соседей. Раньше до создания такого института все как-то не доходили руки (и головы). Теперь придется ждать, когда завершатся нынешние маневры в тупике, в котором мы оказались не по своей воле.

Реформаторские эксперименты над наукой были начаты вовсе не потому, что она нуждалась в реформировании, а как продолжение либеральной политики, суть которой состоит в том, чтобы загнать всех людей в денежную кабалу, поставить их в полную зависимость от капитала. В соответствии с либеральной доктриной капиталисты получают полную свободу действий, а чтобы деньги не уходили «на сторону», государства должны максимально сократить свои бюджетные расходы. Когда в России расходы на науку были сокращены до неприличия, началась операция по урезанию штатов. Вот и вся реформа. Зарплаты, которые сегодня увеличились, быстро тают под влиянием инфляции. Недавно было объявлено, что в следующем году зарплаты бюджетникам индексироваться не будут. Так что, как были мы всегда нищими, так, скорее всего, нищими и останемся. Действительное «достижение» так называемой реформы в другом: ученых в стране стало меньше, соответственно сократились возможности отечественной науки. Порадоваться этому могут только наши недруги. И когда слышишь, что в Академии вдруг обнаружилась нехватка рабочих мест, думаешь: а в Америке еще хватает места, чтобы складывать наши нефтяные деньги и таким образом субсидировать бюджет этой страны и ее науку?

Чувствуя безнаказанность, реформаторы не собираются останавливаться на достигнутом. Как-то я читал в «Поиске», что в Москве прошло обсуждение очередных новшеств. На этот раз предлагается сделать сокращение ежегодным, кажется, на 5% (опять проценты), а взамен брать молодежь. Но при этом те отделы, которые захотят взять себе новых сотрудников должны доказать, что именно они, а не кто-то другой, имеют право на пополнение. В общем, околонаучная деятельность будет бить ключом.

Создается впечатление, что мы попали под власть глупых и жестоких детей, которые не ведают, что творят. Может быть, руководство в Академии наук захватили красные кхмеры, которые решили обращаться с учеными как с илотами, периодически сокращая их численность? Им не ведомо, что научная деятельность это творческий процесс, также как у писателей, художников, музыкантов. Представляю, как реформаторы порезвились бы в Союзе писателей, будь он для них таким же лакомым куском как Академия: сокращали штаты, вводили возрастной ценз и заставляли всех приносить прибыль.

На самом деле улучшать положение дел в науке надо совсем не там, где это полагают необходимым реформаторы. Жалкие глупости с цирковыми трюками по стимулированию ученых они пусть оставят себе. Фундаментальная наука имеет дело не с какими-то виньетками, украшающими наше мироздание, которые можно изучить лучше или быстрее, а с самими его основами, «фундаментом». Надо понять его строение, чтобы уже другие люди, «инженеры» могли действовать практически, не опасаясь за судьбу своих творений. Также как и у обычного здания, мы можем видеть только верхнюю часть «фундамента», а как узнать и понять, что там в глубине? Задача сложнейшая. Далеко не каждый день, год и даже не каждому ученому удается хотя бы на шаг приблизиться к ее решению. Здесь надо думать, а не суетиться в погоне за лишним рублем.

Ценная мысль может прийти в голову, как примерному трудоголику, так и тому, кого привыкли считать бездельником и первым кандидатом на увольнение. Бывает что подсказка приходит вообще со стороны, от того кто занимается совсем другими вопросами. Так, в начале 80-х годов на конференции в Москве ко мне подошел старый знакомый, изучающий историю древнего мира, и в полголоса говорит: в древности погибло столько много государств, погибнет и это, то есть СССР. Зная теперь, что произошло в 91 году, понимаешь, насколько важна была эта мысль. По-хорошему, надо было заняться ей вплотную, и можно было, если не предотвратить крушение Советского Союза, то хотя бы «подстелить соломки» в нужном месте. Любые расходы окупились бы сторицей. Но в таком случае это были бы не мы. У нас совсем другой «инновационный цикл»: надо – нету – нельзя. Надо заняться чем-то очень важным для науки, но нет оборудования, средств, штатов и т.д. Или же нельзя: нет приказа, указа, закона (как нынешним летом, когда в срочном порядке пришлось принимать закон для расширения возможностей занятия наукой в университетах). Так и крутимся в этом цикле: надо – нету – нельзя. Надежды, что когда-нибудь у нас будет по-другому, нет никакой. Поэтому единственное, что можно сделать для человека, нашедшего «золотую жилу» нового фундаментального знания или только приблизившегося к ней, – не мешать. Ясно сказать ему: думай, занимайся, мы тебе мешать не будем. Ну а дальше, что получится. Поиск таких «золотых жил» идет во всем мире, и не факт, что везет только тому, для кого созданы все условия. Важно, чтобы сохранялась достаточная степень свободы научного творчества. Насильно загонять ученых в плановую рутину, терроризировать их угрозами сокращения, тем более сокращать – значит вредить науке.

В советское время часто говорилось о бережном отношении к кадрам. Постепенно это превратилось в газетный штамп, но то не были пустые слова. О людях действительно заботились. Кто жил и работал в те годы, хорошо это знает. Традицию бережного отношения к кадрам науки, включая ученых и всех работников институтов, следует сохранять и дальше. По-моему, это единственно верная и надежная основа кадровой политики.

Николай Павлович Рябченко,

кандидат исторических наук

Институт истории, археологии и этнографии

народов Дальнего Востока ДВО РАН