 |
| Александр Игоревич МАРКЕВИЧ |
Быстро летит время. Казалось бы, совсем недавно из
сухопутного белорусского города Гомеля прилетел во Владивосток молодой ихтиолог
Саша Маркевич, привлечённый возможностью поработать в первом в стране морском
заповеднике. И вот уже 40 лет позади, а мы беседуем с кандидатом биологических
наук, научным сотрудником «Дальневосточного морского заповедника» – филиала
ННЦМБ ДВО РАН Александром Игоревичем МАРКЕВИЧЕМ о первых годах заповедника.
Наша память, увы, несовершенна, но атмосферу всеобщего
энтузиазма и надежд на будущее, помогавших преодолеть трудности
организационного периода, Александр Игоревич помнит отлично.
– Александр Игоревич, вы работаете в заповеднике с
первого года его образования? Как всё начиналось?
– ...Июль 1978 года,
Владивостокский аэропорт. Позади утомительный перелёт через всю страну. Начиная
с Гомеля, где дотошный туповатый милиционер, обнаружив на моём поясе свинцовые
водолазные груза, которые я вёз на себе для снижения веса багажа, долго выяснял,
что же у них внутри? Всё-таки поверил, что и там – свинец. Благословенные
времена – о шахидах тогда ещё не знали. Затем грязный хабаровский аэропорт с
сутолокой северян, желающих навестить своих родных на «западе» и поваляться на
пляжах Чёрного моря, и «европейцев», стремящихся в край дремучей тайги,
холодных морей и экзотических островов – Дальний Восток. Позади долгая беседа в
Москве с директором-организатором морского заповедника Юрием Дмитриевичем
Чугуновым, выяснение всех нюансов моей будущей работы и особенностей жизни в
Приморье.
 |
Юрий Дмитриевич ЧУГУНОВ
|
– А где вы устроились?
– Устроился на
острове Попова. Двухэтажное здание, в одной из комнат которого мне выделили
койку, было в приличном состоянии, столовая работала исправно, кормили вкусно,
ассортимент продуктов в магазине по сравнению с уже полуголодной Белоруссией
был заметно лучше, а к скромной зарплате исправно добавлялось полевое
довольствие, что стало приятной неожиданностью. Но... слесарная мастерская
представляла собой жалкое зрелище, хотя, по утверждению Юрия Дмитриевича, в ней
не хватало только ручной электродрели, которую я по его просьбе привёз из
Москвы. Лабораторного оборудования, плавсредств и водолазного снаряжения – никакого,
и вообще сотрудников было всего шесть человек, несмотря на то, что газета «Известия»,
из которой я узнал о заповеднике, сообщала прямо противоположную информацию – всё
есть и всего много.
– С чего началась ваша работа в заповеднике?
– С ремонта и
дооборудования «шамки». СШАМ – аббревиатура спасательной алюминиевой шлюпки,
добытой где-то и определённой для перевозки сотрудников и охраны акватории
заповедника. Главные строители и ремонтники – Толя Братко, техник, водолаз и
мастер на все руки и Ярослав Семенихин – капитан большого теплохода, отдыхавший
на острове Попова и помогавший переоборудовать шлюпку. Меня использовали как
специалиста «подай-принеси-отпили-прибей». Работа протекала под аккомпанемент
споров Толи-практика, который строил деревянную каюту на носу, с капитаном,
считавшим, что это сооружение превращает шлюпку в плавучий сарай. Как бы то ни
было, работа продвигалась, и мы надеялись вскоре пойти на «шамке» на острова
заповедника. Однако приехавший Чугунов отдал мне распоряжение собираться: назавтра
нас перебрасывали на остров Большой Пелис.
Нас – это Сашу
Елфимова, занимавшегося с Юрием Дмитриевичем изучением мышевидных грызунов,
Володю Мещерякова, приезжего натуралиста и фотографа, и меня. Нам поставили
задачу – охранять остров, а точнее – отпугивать нарушителей заповедного режима
своим присутствием, так как никаких официальных прав у нас не было, да и лодки
тоже. Кроме этого, Саша должен был отлавливать мышей, Володя – делать фотосъёмку
островов и разной живности, а меня отрядили в помощь Саше. В свободное время я мог
нырять и наблюдать за рыбами. Переход к
Большому Пелису прошёл нормально, мы быстро поставили палатку в бухточке на
севере острова возле озера, подремонтировали очаг, сложили продукты в другую
палатку – и началась наша жизнь современных робинзонов.
 |
| Слева направо: Александр МАРКЕВИЧ, Александр ЕЛФИМОВ, Владимир МЕЩЕРЯКОВ |
– И как протекала эта жизнь?
– Например, так: мы с
Сашей нагружаемся мышеловками-«давилками» и отправляемся на юг острова. Запланировали
поставить линию мышеловок от перешейка острова в бухте Молчанского, вверх по
склону, в сторону южной оконечности острова. Добрались до перешейка по тропе
довольно быстро, а дальше дело пошло туго. Низкая, слегка пожелтевшая трава
сменилась на склоне хитросплетением жёсткой высокой полыни, колючих ползучих
трав, зарослей малины и шиповника. Я шёл впереди, прокладывая тропу, Саша сзади
ставил ловушки. Через полчаса, изнывая под жарким августовским солнцем,
исцарапанный колючками, обсыпанный семенами, я проклинал островных мышей со
всеми их мышиными родственниками, а заодно и «мышеведов». Забегая вперёд,
отмечу, что в тот год у мышей была депрессия численности, и наши упорные труды
были почти напрасны: за 1200 с лишком ловушко-суток на поролон с растительным
маслом польстились только три мышки, остальные же предпочитали навещать нашу
хозпалатку, поэтому мы отловили их там вдвое больше.
– Но понырять тоже удавалось?
– Конечно! Бухточка,
где стоял наш лагерь, поразила меня прозрачностью воды, разнообразием подводных
ландшафтов и рыб на небольшой площади. Центральную её часть занимал «луг» из
морской травы зостеры – прекрасное место для обитания молоди рыб. Со всех
сторон его окаймляли полосы песка, а берега представляли собой валунно-глыбовые
склоны. Я подолгу плавал по поверхности, поэтому удалось выяснить основные
закономерности распределения и поведения многих рыб. Правда, «подолгу» – слишком
громко сказано: несмотря на температуру воды 20-22°С, без гидрокостюма долго продержаться
в ней не удавалось, и минут через 30-40 я, стуча зубами, выскакивал на горячее
солнце.
Наша робинзоновская
жизнь протекала спокойно, браконьеры почти не беспокоили, хорошо помогали
пограничники, задерживая все лодки для проверки документов. Только пару раз
подходили боты с любителями спелого шиповника, но после короткого объяснения с
нами уходили из заповедника.
– Вы жили на острове постоянно?
– Выехали ненадолго
на отдых на Попова, а потом вернулись. Пришли на «шамке» в составе группы с
новыми сотрудниками Виктором Татариновым и Виктором Шереметьевым. Володя Суслов
пришёл на своей яхте. Быстро поставили большую 10-местную палатку – ужин в
сумерках, долгие разговоры за столом... К ночи похолодало, заштормило, в бухту
начали накатываться тяжёлые мутные валы, выбрасывая на берег комки водорослей и
всякого мусора. Юрий Дмитриевич, когда мыл тарелки в море, поймал нескольких
анчоусов, которых я отправил в свою коллекцию. На
следующий день налетел тайфун с сильным ливнем, о выходе в море нечего было и
думать, мы занялись разными бытовыми делами. Во второй половине дня история с
анчоусом повторилась, причём рыб выбросило на берег бухты так много, что мы
собрали их почти полное ведро. У Чугунова тут же появилась идея – сварить уху.
«Специалист по ухе», кто-то из приезжих, лихо принялся за чистку рыбы, но скоро
его пыл угас: чистить мелкую рыбёшку было трудно и утомительно, поэтому большая
её часть пошла в котёл с внутренностями, чешуёй и жабрами. Увы, вкус ухи был
похож на крепкий настой лаврового листа, и содержимое всего котла пришлось
отправить на дно бухты...
После нескольких дней
жизни на острове, я и Володя Суслов остались одни. Володя занимался техническим
обеспечением: доделка жилья, радиосвязь, приготовление еды. Я же продолжил подводные экскурсии в бухте, благо моя задача немного
облегчилась, так как у Володи нашёлся «мокрый» гидрокостюм. Вода стала ещё
прозрачнее, на каменистом мелководье вовсю нерестились тихоокеанские волосатки,
у пирса пиратствовали рыбы-собаки (фугу), нападая на безобидных терпугов, в
зостере начали встречаться мальки морских окуней. Здесь я впервые увидел
японских мохнатоголовых собачек. Они удивили своей безбоязненностью и даже
наглостью – подплывали вплотную к стеклу маски и разглядывали меня своими
выпуклыми глазками. В разгаре была золотая осень, лес расцвёл яркими красками,
и я несколько раз совершал экскурсии по острову, любуясь разноцветьем листьев и
наблюдая за перелётными птицами.
– Сейчас заповедник развивает туризм, а были посетители
заповедника в то время?
– Были, но редко. В
начале октября пришёл катер «Биолог» с Чугуновым, Сашей Нечипоренко,
возвратившимся на НИС «Каллисто» из тропического рейса и привёзшим в музей
большую коллекцию кораллов, Аней Колтомовой и группой фотографов, приехавших
поработать над будущим фотоальбомом «Залив Петра Великого». Среди них был Юрий
Муравин, фотокорреспондент ТАСС по Дальнему Востоку, приятный человек и
прекрасный рассказчик. После тёплой встречи и ужина, Муравин начал расспрашивать
о жизни на острове и попросил попробовать карасей из пресного озера. Юрий Дмитриевич
сослался на меня – вот, мол, ихтиолог, ему и карасей ловить. И я, стараясь не
ударить лицом в грязь, приманку (заплесневевший хлеб) обильно полил
валерьянкой, вспомнив подобный совет из ихтиологической литературы. Результат
превзошёл все ожидания – нас ожидал богатый улов.
На следующий день
утром началась работа фотографов – сначала в окрестностях бухты, а затем мы,
погрузившись на «Биолог» и яхту, пошли на другие острова архипелага
Римского-Корсакова. Сюжет одного из снимков, по замыслу Муравина, должен был
выглядеть так: двое аквалангистов, выходя из моря, передают собранных животных
очаровательной аквалангистке. Фотограф Костя Обезьянов привёз несколько комплектов
импортного водолазного снаряжения, Саша Нечипоренко, я и подруга Кости
облачились в гидрокостюмы. Нам, «выходящим из моря», нацепили акваланги, а мне
добавили ещё фотобокс. Муравин и Обезьянов взобрались на вершину скалы и начали
командовать «построением», им что-то не нравилось в композиции кадра. Несмотря
на начало октября, температура воздуха была выше 20°С, и позирование в полной
водолазной амуниции очень скоро стало походить на
изощрённую пытку. Персонажи сценки принимали все более неестественные
положения, и я тоже замер в какой-то нелепой позе. Но к большому моему
удивлению, на фотографии сценка выглядела довольно естественно!
В районе мыса
Соснового, где мы продолжили съёмку, Аню напугала змея, которую поймали и
запихнули в мешок. Змея, которую мы
привезли на Попова, а потом, усыпив в банке с формалином, отдали Чугунову,
оказалась большим плоскохвостом, впервые зарегистрированным на акватории морей
СССР. Написанной об этом Юрием Дмитриевичем статье в редакции «Зоологического
журнала» не поверили, пока Чугунов не продемонстрировал змею лично академику Владимиру
Евгеньевичу Соколову – известному биологу. В последующие годы морских змей
несколько раз наблюдали в заливе Петра Великого. В 1980-х годах, в «пособии для
экскурсоводов» Владивостокского бюро путешествий и экскурсий, написали так: «...одним из замечательнейших экспонатов морского музея на острове
Попова является ОГРОМНЫЙ морской ЗМЕЙ, пойманный в заливе Петра Великого».
– Были ещё интересные случаи?
– Конечно. В начале
ноября, перед праздниками, мы вышли в охранный рейс на «Берилле» и встретили
выброшенного на берег кита, окружённого воронами и чайками. У Юрия Дмитриевича тут
же возникла идея: разделать кита, очистить кости и смонтировать скелет в нашем музее.
Сашу Елфимова и меня высадили на острове Стенина – снова ловить мышей, а
Чугунов ушёл на «Берилле» в город – прорабатывать варианты разделки кита. На
Стенина мы быстро оборудовали уютный лагерь. Юрий Дмитриевич уехал на три дня, а
вернувшись, рассказал, что пытался договориться на рыбозаводе «Попов» о
буксировке кита на остров, но ему отказали. Пришлось ехать на китобойную базу за
специальными флейшерными ножами, предназначенными для разделки туш китов. Кит
оказался малым полосатиком, длиной примерно 8 метров. Чтобы тушу не смыло
волной, мы закрепили её, привязав за хвост подобранным тросом к большому
бревну, и начали разделку. Работать было очень тяжело, мешала накатывающаяся
волна, камни возле туши были покрыты жиром, ноги в резиновых сапогах скользили,
и приходилось быть очень осторожным, чтобы не упасть и не пораниться острыми
большими клюшкообразными ножами. За первый день удалось сделать очень немного.
Вечером в палатке мы долго обсуждали, как облегчить работу, но решение
подсказало море, выбросив на берег сорванную
навигационную веху на длинной металлической трубе с полым цилиндром. Сбив прямоугольную
раму из брёвен и досок, закрепив на ней веху и намотав на цилиндр трос, мы получили
примитивный ворот. Этим орудием наших предков с огромным трудом удалось
развернуть кита перпендикулярно берегу и немного подтащить – работа сразу пошла
быстрее. Вечером мы пошли в лагерь, прихватив с собой несколько кусков жира и
мяса «на пробу».
 |
Разделка кита
|
Утром меня разбудил
какой-то гул, напоминающий рёв самолёта при взлёте. Ничего не понимая, я открыл
глаза, и смысл происходящего медленно начал доходить до сонного сознания. Ночи
были уже холодные и, несмотря на толстые ватные спальники, мы порядком
замерзали. Юрий Дмитриевич, проснувшись рано утром, решил устроить комфортную
жизнь и растопив «буржуйку», стоявшую в палатке, добавил к дровам большие куски
китового жира. Эффект был поразительный: металлическая печная труба приобрела
малиновый цвет, огонь гудел, вырываясь из неё на полметра, в палатке было
тепло, но везде летали крупные хлопья жирной чёрной сажи, которые мгновенно
покрыли наши физиономии, и стоило большого труда снова превратиться в «белых»
людей!
– Вас не утомляла такая неустроенная беспокойная жизнь?
– Да отличная была
жизнь! Но бывали и опасные происшествия. На следующий день утром я услышал
выстрел, палатка наполнилась дымом, а от Чугунова полетели непечатные
выражения. Юрий Дмитриевич, забыв о том, что своё ружье часто держал заряженным
– «для защиты от браконьеров», решил почистить его. Для этого надо было спустить
курок и «переломить» стволы, что он и сделал, упершись стволами себе в
ботинок...
Началась тихая
паника. Выйдя в эфир немного раньше установленного времени, я отправил в
Институт биологии моря радиограмму с просьбой выслать судно или вертолёт для
перевозки раненого Чугунова, сути ЧП не раскрывая. Погода ухудшилась, разгулялся
ветер, усилилось волнение. После полутора часов переговоров директор ИБМ
Алексей Викторович Жирмунский сообщил, что несмотря на сильный ветер вертолёт
всё же вылетит и заберёт раненого. В начале пятого вертолёт появился, мы
посадили Юрия Дмитриевича и пожелали удачи. На следующий день пришёл «Берилл»,
мы сняли лагерь и отправились на Попова.
Я думал, что на этом история с китом закончилась, но нет. Чугунов, лёжа в
больнице (на нём начали эксперимент по приживлению отстрелянного большого
пальца ноги), попросил закончить начатое и собрать все кости кита. Володя
Суслов достал у знакомых океанологов гидрокостюм, и мы втроём (Володя,
Татаринов и я) снова пошли на Пелис. За неделю море хорошо поработало над
останками: трос удерживал почти чистый скелет, множество костей было разбросано
в прибойной полосе. Я, затыкая рукой
отверстие в шлеме для подсоединения акваланга, барахтаясь без грузового пояса,
опускался на четвереньки, доставая лежащие на дне кости. За один день собрали
почти всё, разрезали остатки скелета на отдельные позвонки и сложили в ров,
завалив камнями – чтобы мягкие части съели насекомые. К сожалению, с монтажом
скелета так ничего и не получилось, кости долго лежали во рву, постепенно
приходя в негодность.
К концу года мы все
уже хорошо освоились на территории заповедника: было решено, где будут
строиться кордоны охраны, набран небольшой штат инспекторов, появилось разное
оборудование. Научный отдел расширился, пришли молодые зоологи и гидробиологи,
начались планирование и подготовка работ на следующий полевой сезон. Я получил
первоначальные сведения об ихтиофауне заповедника, понял, что и как делать
дальше и отправился на водолазные курсы на учебное судно «Капитан Смирнов».
Юрий Дмитриевич руководил всем из больницы, будущее казалось радужным и
безоблачным...
Вопросы задавал Александр КУЛИКОВ
 |
| Инспектор наблюдает за акваторией заповедника |
Комментариев нет:
Отправить комментарий