Лев Киселёв. Стихи разных лет

Передо мной моя дорога, мои тревожные края... Лев Владимирович КИСЕЛЁВ О пользе гриппа Отгрипповал и рад, что выжил, – спасибо богу и жене, я за порог из дома вышел, и солнце светит в вышине. Какое счастье – после хвори идти, балдеть от чепухи, глазеть на женщин и на море и рифмы складывать в стихи. Забавы нет, пожалуй, проще – бери слова, рифмуй подряд: уж тает снег, ожили рощи, ручьи весенние шумят... А можно так: звенят капели, и стало в воздухе теплей, весна, присев на край панели, с ладони кормит голубей. Продолжить можно эту тему, любой используя размер, украсив дактилем поэму, или хореем, например. Ветер дует-задувает, завывает и поет, и подстреленною птицей ударяется об лед. Море треснуло, и льдины расползаются, как дни, подставляя ветру спины, пьют струю из полыньи. Небо блещет синевою, солнце в кружеве дрожит и с косматой головою      к  равноденствию спешит. По базарам дух весенний рыщет в поисках куска... Где-то слышится веселье,  где-то прячется тоска… Пусть оживают лес и долы, хандрить нам вовсе не резон, весна идет, задрав подолы, весна –  ликующий сезон. Пусть солнце пляшет, ветер вьётся, и снег сползает с круч вершин, а мы свой экскурс, как ведётся, стихом победным завершим... Весна опять в азарте пьяном грозит восторгом первых гроз, и смотрит в светлые поляны лес, зачарованный до слёз. Блуждают шорохи ночами, сбивая с круч последний снег, дороги вешними ручьями уж прослезились в русла рек. Короткий век свой тешит верба, таранит почву первоцвет, и на опушке самый первый лист клейкий выстрелил в рассвет. И снова – даль, и снова –  тяга в глубь половодий и полей, и нет в душе иного шага, и в жизни нет иных путей. Понять бы всё, умчась в погоне, и раствориться в звоне дня; весна опять на переломе идёт, бунтуя и звеня. *** Над Европой погода – как капризная дама, к сожаленью, я сроду не видал Амстердама. Альбион перламутрью сизой утренней дымкой за Ла-маншевой мутью проплывал невидимкой. Справа Франции рыжей миновали окрайны, и остались в Париже все парижские тайны. Вниз скатились откосно с Каттегатовой горки, никогда не был в Осло, не бывал в Гетеборге. Скоро пиво по праву будем пить по-российски в этом прусском Пилау, а по-русски –  в Балтийске. Бьют холодные ливни по волнам Скагеррака, молний синие линии чертят призраки мрака. Солнце свежее, раннее прямо по носу светится, справа –  скучная Дания, слева – скучная Швеция. Фиолетовой мазью зашпаклевано небо, к сожаленью, ни разу в Копенгагене не был. Скоро берег родной встретит солью и хлебом, и дымился Борнхольм, на котором я не был. Будем пить мы вино и пахучие соки, жаль, что не был давно я на Дальнем Востоке. ***  Леса, ручьи и буреломы, болота, вырубки и мхи, прозрачной ночи перезвоны и гор пологие верхи. Чисты полуночные трели и голоса печальных птиц, и что-то скрыто в темных елях на перепутье двух зарниц. Я здесь простором бесконечным освобожден от прежних пут, пойду, свободный и беспечный, в геофизический маршрут. Пойду на связке по пикетам через курумник и леса и на таёжных тропах где-то другие вспомню голоса. Забыть ли всё, что там, далёко, что бросил, в сердце затая?.. Передо мной моя дорога, мои тревожные края. *** Яблоко Гогена Оно лежало отрешённо у края плоскости кривой и с болью мира обнажённой ушло, казалось, в мир иной. И в этой позе угловатой, и в свете фосфорного дня одним мазком предельно сжата вся первобытность бытия. В ней одиночество и страстность, и созерцанье красоты соединились безучастно над гранью вечной пустоты. А рядом, в тайне непорочной, застывшей вечности следы, природы-девственницы сочно лежат лиловые плоды.  *** Зима, как грешница, дремала на смятых простынях – нага, и солнце белое упало на сонный лес и на снега. В завороженном равновесье уже наметился рывок, вздымаясь плыло поднебесье, и наледь стыла вдоль дорог. У дальних сёл –  ещё заносы, и наст коробился корой, резвясь, на Сретенье морозы прошли тихонько стороной.                                                                                                                                       *** Длиннели дни; и снова круто спешу под стук на прежний зов, чтобы проникнуть в тайну чью-то, не зная лиц и адресов. По откровениям дорожным пытаюсь явь и бредь связать, их и отвергнуть невозможно, и невозможно доказать. А откровенья – что по сути для друга брата иль врага? Зима дремала на распутье, и солнце падало в снега… Придёт осенняя стихия и завершит круговорот, прорвётся в заросли глухие, прольётся вниз лавиной вод. С гнезда сорвётся листьев стая, В немой весомости паря, и, синь бездонную лаская, вспорхнёт пожухлая заря. Устанут волны одичало дыбиться тяжестью свинца, к родному берегу-причалу прильнут, свернувшись у крыльца. Ознобом выстелется поле... К благим намереньям спеша, из клетки вырвется на волю заворожённая душа... Всё обернётся новой явью, и всё, что мог, уже постиг, и скоро там, за ближней далью, падёт листом последний стих. Метнётся в отзвуке ненастья под ветром завтрашнего дня и, вспыхнув искрою, угаснет, не дав ни дыма, ни огня. ***        Лов сельди в Уссурийском заливе Похолодало; море стало сверкать и брызгать чешуей и тяжелеть, катясь устало, под стекленеющей струей. В ширь Уссурийского залива, толкаясь гребнями винтов, взбивая пену, торопливо армада движется судов. Горбатый берег – будто ящер, поникший тушей в вечный дрейф, и бухты Тихой шлейф дымящий, и Горностая дымный шлейф. Сияет солнце, море пучит, И северняк как будто сник И, изловчась, трухи колючей Насыпал вдруг за воротник. И вот косяк идет лавиной, Глядишь – повсюду, тут и там, Сверкая свежестью глубинной, Свисает рыба по бортам. Тут не зевай, лови мгновенье, блещи искусством и без слов со дна с заветным вдохновеньем тащи трепещущий улов. Народ задвигался, и сразу с кормы на нос поперла масть, и  рыбьи слезы как алмазы сквозь пальцы катятся, искрясь. Бьет в эпицентр струя тугая, эскадру крутит так и сяк – здесь в толще, жиром истекая, снует и мечется косяк Блестя с бортов слетели снасти, свинец ударил в грудь волны, дрожит, как нерв в минуту страсти, конец натянутой струны. Стоим у борта – локоть к локтю, и сердце бьётся в унисон и ждёт, когда упругой плотью блеснёт холодный горизонт. Клонилось солнце над Аскольдом в лучах, нанизанных на ось, и по воде, уже как по льду, катилось, брошенное вкось. На небе тени стали резче, и сник, насытившись, азарт, и поглотил в утробе вечер судов умолкнувший базар. Отягощённые добычей Домой, усталые, спешим к своим занятиям привычным под визг колес и шум машин. Идём в дрожащем силуэте, где новый день уже не нов... и хорошо, что есть на свете лицензионный сельди лов. *** Желтеет лес, и волны на бегу сдержать не в силах тяжести своей, и здесь на этом дальнем берегу совсем не слышно криков журавлей. Здесь чайки плачут над угасшим днём, и жизнь течёт – тревожна и пестра, и словно клен, охваченный огнём, я тоже вспыхну пламенем костра. И осень также, вспыхнув, догорит, одежды сбросит, не страшась молвы, и, вся нагая, рано до зари пройдёт по склонам, не примяв травы. И где-то там, в далёком-далеке, за светлыми просторами полей плывёт мой плот по стынущей реке, и слышны в небе крики журавлей.  *** Когда бы мог я собственною волей избрать свой жребий в бытии ином, я стал бы пнём в широком, чистом поле, и сто колец чтоб были  бы на нём. Хотел бы стать я пнём  под сенью клена, который устоит и в ветры, и в дожди, и чтобы путник, жизнью утомлённый, мог отдохнуть и дальше в путь идти. А,    может быть, стать пнём березы белой, которую весной спилили на дрова, и чтобы рядом с ягодою спелой, как хмель, вилась       зелёная трава. И если дуб могучий в три обхвата, случится, упадёт под тяжестью своей, то на изломе, может быть, когда-то, я снова прорасту побегами ветвей. И если кто-то, проходящий мимо, на этом пне устроит свой привал, я буду там присутствовать незримо, хотя я пнём …ни разу не бывал. *** Дорогие мои, хорошие! Все дороги быльем запорошены, и как будто опять, блуждая, я забрёл к вам из дальнего рая. Наши дни как пружина сжаты, и над морем бушуют закаты, и в осенней крутой круговерти пляшут ангелы, прячут черти. За изломом небес вдалеке стынет день на уснувшей реке, и под ветром шумит листопад, укрывая неубранный сад. Этот сад – это наше жилище, что-то в нём мы без устали ищем и на счастье бросаем монету, вслед за счастьем гоняясь по свету. Новый день будет долго длиться, а мгновенье как синяя птица упорхнёт, не оставив следа, ниоткуда и в никуда. Где-то там, за неведомой гранью мы весенней и гулкой ранью повстречаемся словно прохожие, дорогие мои, хорошие. *** Я  Вами снова увлечён и околдован в мире смутном, не говорю Вам ни о чём, а говорю лишь: «С добрым утром !» А птица-молодость, увы, в других краях весну встречает, в какую даль глядите Вы, мне «С добрым утром!» отвечая? Распахнут мир, зовущий нас глазами брошенного зданья, и день прошёл, и миг угас, я говорю Вам: «До свиданья!» И Ваш ответ красноречив, как недосказанное слово, и прежний слышится мотив, и увлечён я Вами снова.  *** Аномальная погода, что ни день – то чудеса, и в любое время года с ума сходят небеса. И под теми небесами – толи пламень, толи лёд, мы порой не знаем сами, что нам жизнь преподнесёт. Пройдут смуты, передряги, сгинут зависть и корысть, зарастут травой овраги, распахнёт просторы высь. Мир очнётся от дремоты, море вспенится волной, снова вспомнится мне кто-то, дальний, близкий и родной. И тебя я встречу снова, вдруг споткнувшись на ходу, онемев, с заветным словом я к ногам твоим паду. Ты пройдешь и лишь губами тихо скажешь: «Всё пройдет»… Времена столкнулись лбами, на дорогах – гололёд. ***     Осенний лес отполыхал кострами,      и по утрам, когда ещё темно,     звезда стоит над сонными горами,      глядит в моё открытое окно.    И если время гонит хмарь и тучи,    и в небесах не видно ни звезды,     я все равно за гранью тёмной кручи ищу её туманные следы. Промчится вихрь, и вновь душа живая залечит раны, онемев, замрёт, слова мои, вы словно птичья стая, кружа спешите в дальний перелёт. Вновь будут дни – иллюзий и прозрений,   прощаний, встреч, что минули давно, и будет там, в круговорот осенний светить звезда в открытое окно.  ***      Осенний лес отполыхал кострами,      и по утрам, когда ещё темно,     звезда стоит над сонными горами,      глядит в мое открытое окно.    И если время гонит хмарь и тучи,    и в небесах не видно ни звезды,     я все равно за гранью темной кручи ищу её туманные следы. Промчится вихрь, и вновь душа живая залечит раны, онемев, замрёт, слова мои, вы словно птичья стая, кружа спешите в дальний перелёт. Вновь будут дни – иллюзий и прозрений,   прощаний, встреч, что минули давно, и будет там, в круговорот осенний светить звезда в открытое окно.  *** Я не люблю  гаданий и пророчеств, но я – поэт, и потому – пророк, и, дням прошедшим отдавая почесть, хочу надеяться, что это – лишь пролог. Хочу я верить в призрачное счастье и время обратить, хотя б на время, вспять и всё несбыточное собственною властью как сон волшебный повторить опять. Хочу, чтоб вновь в потоке жизни бурном в сиянье дня и в круговерть ветров мог оживить под колесом лазурным бесценный груз невысказанных слов. Хочу надеяться, что слово станет былью, что в нём не будет призрачных следов, и птица-молодость свои расправив крылья, вновь обретёт свободу и любовь.  ***