Валентин АВРАМЕНКО: «Чтобы все получалось и радовало!»

20 мая 2012 года отметил 60-летний юбилей Валентин Александрович АВРАМЕНКО, доктор химических наук, член-корреспондент РАН, заведующий отделом сорбционных технологий Института химии ДВО РАН, руководитель Кластера химических кафедр Школы естественных наук ДВФУ. 

Альбом: Химики

Валентин Александрович хорошо известен не только в научной среде, но и жителям Приморского края, прежде всего, благодаря социально значимым работам по созданию принципиально новых сорбционно-реагентных материалов для извлечения долгоживущих радионуклидов цезия и стронция и переработке жидких радиоактивных отходов на объектах Тихоокеанского флота. Его авторитет ученого и специалиста в области обращения с радиоактивными отходами уже давно преодолел границы России. С 2007 года он является экспертом МАГАТЭ. География мест, где проводятся работы под его руководством и с использованием разработанных в Институте химии ДВО РАН материалов, постоянно расширяется. За пять последних лет прошли успешные испытания новых технологий на Курской АЭС, Нововоронежской АЭС, Чернобыльской АЭС, есть надежда, что в ближайшее время разработанные материалы найдут применение для решения проблем на печально известной АЭС Фукусима-1 в Японии. В списке важнейших достижений Дальневосточного отделения и Отделения химии и наук о материалах РАН всегда присутствуют работы, выполненные под руководством Валентина Александровича Авраменко. Технология гидротермальной переработки кубового остатка АЭС с реакторами типа РБМК, прошедшая испытания на системе спецводоочистки первой очереди Курской АЭС, вошла в список важнейших достижений РАН.

В 2004 году результаты В.А. Авраменко и его коллег по внедрению новых сорбционных технологий переработки жидких радиоактивных отходов были отмечены медалью V Международного форума «Высокие технологии ХХI века», а в 2009 году за вклад в развитие фундаментальной науки и использование ее потенциала для решения технологических задач государственного значения В.А. Авраменко был награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством II степени». На счету Валентина Александровича более 250 публикаций и более 20 изобретений, значительная часть которых внедрена и успешно используется на объектах Росатома РФ. Юбилей выдающегося ученого, большого энтузиаста своего дела и очень разностороннего человека, каким многие знают Валентина Александровича Авраменко, – хороший повод вспомнить, как все начиналось, поговорить о настоящем и планах на будущее.

– Валентин Александрович, вы всегда с большим уважением говорите о своих родителях. Из какой вы семьи, и каким было ваше детство?

– История моей семьи довольно интересная. Мама – Варвара Трофимовна Авраменко (Дацюк) – дочь священника Трофима Андреевича Дацюка, который был в 1928 году осужден за религиозную пропаганду на 10 лет, отбывал часть срока на Колыме с первыми колымскими заключенными. После возвращения во Владивосток был с поражением в правах отправлен на отбывание в Среднюю Азию. Мама – умнейшая женщина но, к сожалению, как дочь врага народа, не имела права получить высшее образование, о чем очень жалела до глубокой старости. Отец – Александр Митрофанович Авраменко – выпускник старейшего в России Архангельского техникума водных путей сообщения, героический полярник, в 30-х годах прошлого века осваивал Северный морской путь. Родители познакомились во Владивостоке и уехали в Среднюю Азию к моему деду, который в конце войны вновь получил приход, и остался служить в городе Фергана, где я и появился на свет. Так что корни у меня и владивостокские, и среднеазиатские.

Жили мы на окраине Ферганы, за которой начиналась Нахаловка – квартал из жалких домишек, землянок – послевоенный самострой, с соответствующей криминальной обстановкой. А учился я в той же школе, где и все нахаловские пацаны, так что социальную закалку приобрел уже в раннем детстве. В нашей семье – я первый, кто получил высшее образование. 

Альбом: Химики

Я выучился грамоте, как говорят, с младых ногтей, задолго до поступления в школу. Поэтому отец совсем не рисковал, споря на пари со своими друзьями, что его «шкет», которому не более пяти лет, сможет прочитать газету. Читал я очень много, запоем, в основном, книги о путешествиях Николая Михайловича Пржевальского, его ученика Петра Кузьмича Козлова, других путешественников и, конечно, сам мечтал о путешествиях. Отец подарил мне ружье и с 14 лет я охотился, сам ходил в горы.

– Как пришло решение поступать на химический факультет ДВГУ?

– Какое-то время мечтал быть орнитологом, но с сожалением обнаружил, что для этого у меня нет ни музыкального слуха, ни музыкальной памяти. А химией увлекся в школе благодаря замечательной учительнице биологии и химии Алевтине Васильевне Штокальской, которая очень поддерживала мой интерес к ее предмету, даже давала ключи от химкабинета, где я химичил, химичил и химичил... Моему увлечению химией способствовала мама, работавшая в химцехе ТЭЦ лаборантом и иногда приносившая мне для опытов стеклянную химическую посуду. Так что уже в школьные годы у меня был собственный небольшой, но вполне оборудованный химкабинет. Вопрос о том, куда ехать учиться, даже не возникал, – конечно, во Владивосток, о котором отец и мать так много и красиво рассказывали, и о котором я перечитал все доступные мне книжки. По счастью, во Владивостоке, в Дальневосточном государственном университете химический факультет был, и я легко на него поступил, сдав все экзамены на отлично.

– Прошли ли вы этап юного химика-хулигана?

– Конечно, как же без этого! Но интерес к взрывам длился очень недолго и закончился еще в средней школе. Меня больше привлекали проблемы теоретической химии, хотя интерес к эксперименту тоже всегда присутствовал. Кстати, на Всесоюзной олимпиаде по химии в Ростове-на-Дону, куда я попал школьником, награду получил именно за экспериментальную работу.

– Как начался ваш путь в большую науку?

– Надо сказать, что пятерки, которые я получил при поступлении на химфак, были последними из полученных на экзаменах в университете. Началась студенческая жизнь. Учиться в стандартном формате мне было не очень интересно, хотелось свободы творчества. Учился я неплохо, но прогуливал много занятий. Так продолжалось до тех пор, пока известный дальневосточный химик член-корреспондент РАН Виктор Юрьевич Глущенко, а в то время – декан химического факультета, не отчислил меня с третьего курса университета за систематический пропуск занятий. Это было сделано ненадолго и исключительно в воспитательных целях. Виктор Юрьевич предложил поработать у него в лаборатории, где мне очень понравилось. Конечно, лучше учиться я не стал, считая ненужной «погоню» за пятерками, в то время как я уже вполне профессионально работаю. Работа действительно съедала все время, но оно того стоило: первая научная статья вышла по теме курсовой, вторая – дипломной работы.

После окончания университета, я набрался нахальства и попросил В.Ю. Глущенко дать мне возможность заниматься именно тем, чем я хочу – термодинамикой поверхностных явлений. Нахальство с моей стороны заключалась в том, что никто из коллег на кафедре данной темой не занимался. Но это научное направление меня на самом деле очень интересовало, я прочитал много публикаций и, действительно, стал заниматься термодинамикой поверхностных явлений, интерес к которой до сих пор сохраняю. 

Альбом: Химики

– Кого вы считаете своими учителями?

– У меня было много прекрасных учителей, но Виктор Юрьевич Глущенко – на особом счету, так как он поверил в меня, совсем «зеленого» химика, дал мне свободу выбора направления научной работы, помогал в трудные моменты, лишь высказывая пожелания, чтобы я занимался исследованиями, близкими к основной тематике кафедры.

Сразу после окончания университета мне посчастливилось познакомиться с доктором химических наук Владимиром Владимировичем Серпинским, учеником академика Михаила Михайловича Дубинина, выдающимся ученым в области термодинамики адсорбционных процессов и человеком удивительной судьбы. Общение с Владимиром Владимировичем оказало на меня очень большое влияние – умнейший человек, внук революционера Георгия Валентиновича Плеханова, он был удивительно скромен и всегда открыт для общения.

Светлейшая голова и еще один замечательный человек, с которым приходилось сталкиваться в те годы – Борис Петрович Беринг, соавтор и коллега Серпинского. С Серпинским и Берингом было очень интересно обсуждать не только научные проблемы. Когда удавалось попасть в Москву на стажировку, я всегда работал с ними, в отделе сорбционных процессов Института физической химии АН СССР. Там же я познакомился, а затем подружился с интересными людьми, докторами физико-математических наук Олегом Георгиевичем Ларионовым, Анатолием Алексеевичем Фомкиным, Альбертом Михайловичем Волощуком, у которых многому научился и отношениями с которыми очень дорожу.

В наших работах практической направленности всегда беру пример с академика Валентина Ивановича Сергиенко. Учусь его умению найти приложения результатов фундаментальных исследований и настойчивости в достижении поставленных целей. У наших молодых сотрудников: доктора химических наук Светланы Юрьевны Братской, кандидата химических наук Алексея Петровича Голикова, Алексея Владимировича Войта, мне тоже есть чему поучиться.

Так что учителей у меня много и, если повезет, то я надеюсь, что появятся новые, в жизни обязательно следует у кого-то, чему-то учиться.

– Как вы пришли в Институт химии?

– Стремление к поиску новых тем после защиты кандидатской диссертации не прошло, и я еще раз попросил у В.Ю. Глущенко свободы действий, на что Виктор Юрьевич в очередной раз «дал добро». Я занялся совершенно новыми для меня объемными эффектами сорбции растворов, развитием термодинамики адсорбции. Так тоже никто не делал, но в результате получился неплохой цикл работ. Как раз в это время в лабораторию адсорбции в университете пришли молодые ребята – Алексей Голиков, Алексей Войт, Дмитрий Маринин, Денис Червонецкий. Сформировалась хорошая исследовательская команда и, когда Виктор Юрьевич был избран директором Института химии ДВНЦ АН СССР, мы полным составом перешли в лабораторию сорбционных процессов. В 1988 году я стал ее заведующим.

– Ваши первые работы имели фундаментальную направленность, как вы думаете, если бы не экономическая ситуация 1990-х, переключились бы вы на прикладные направления?

– Трудно сказать, ведь известно, что история не терпит сослагательного наклонения. Но если бы сейчас можно было заниматься только фундаментальными исследованиями, как я работал в 1970-80-х, мне было бы скучно. В фундаментальной науке, особенно в том направлении, которым я занимался, все должно быть логично, доказуемо, но в реальных процессах зачастую трудно проверяемо. То, чем мы занимаемся сейчас, – в первую очередь, подтверждается или опровергается практикой.

Когда в 1992 году академическая наука была поставлена перед необходимостью «зарабатывать на жизнь», началось форменное сумасшествие и «чистым химикам» пришлось заниматься прикладными работами. Мне поиски решений прикладных задач очень понравились, и я крепко связал с ними свою дальнейшую научную карьеру и жизнь. В 1990-х – чем мы только не занимались: разрабатывали методы выделения органического природного сорбента зостерина, очищали от нежелательных примесей жарочные масла, пиво, получали масло лимонника и сорбенты из скорлупы маньчжурского ореха. Отмечу, что уже тогда мы активно занимались решением проблем биологической направленности, приобретших особенную популярность у ученых разных специальностей в наши дни.

В 1993 году наши прикладные работы получили совсем другое направление. По предложению академика В.И. Сергиенко лаборатория занялась поисками решений проблем переработки радиоактивных отходов. Уже через два года мы провели натурные испытания на специализированных кораблях Тихоокеанского флота, а в 1996 году – первые межведомственные испытания.

На тот момент проблема состояла в том, что в результате подписания Россией Лондонской конвенции был принят мораторий на сброс радиоактивных отходов в море. До этого, ежегодно суда атомного технологического обслуживания сливали в отдаленных участках океана «под винт» жидкие радиоактивные отходы (ЖРО) с радиоактивностью в несколько единиц кюри, что практически не представляло опасности для окружающей среды. Мораторий фактически поставил под запрет ремонт атомного флота, поскольку сливать ЖРО было некуда, а соответствующая технология их переработки отсутствовала. Нужно было срочно ее создавать, но специализированные учреждения Минатома в результате проведения печально знаменитых «гайдаровских реформ» были не в состоянии это сделать.

Мы начали работать над поисками технологических решений при ничтожном по сравнению с масштабом этой проблемы финансировании, но довольно быстро пришли к хорошим результатам. На разработанных нами мобильных установках, с использованием синтезированных нами сорбентов, было успешно переработано более 4000 кубометров ЖРО, в том числе, высокосоленых и среднеактивных. Уже семь лет работает цех, который производит около пяти тонн сорбентов в год, что полностью обеспечивает нужды региона. Отмечу, что опытом работы с ЖРО сложного состава могут «похвастаться» немногие научные коллективы в мире.

Альбом: Химики

– Чем вы больше гордитесь – фундаментальными достижениями или практическими результатами?

– Результаты прикладных работ наглядны и понятны, а фундаментальные исследования, напротив, сравнивать труднее. Фундаментальными проблемами в моей области интересов занималось три-четыре человека в СССР, в мире – 20-30, а в области переработки радиоактивных отходов работают тысячи человек. Так что конкуренция несравненно выше, жестче и она не такая честная, как в фундаментальной науке. Тем не менее, на сегодняшний день по ряду направлений мы превосходим конкурентов, что, конечно, не может не радовать.

– У вас очень большой послужной туристический список. Где побывали, и что еще осталось в мечтах?

– Тяга к путешествиям – родом из прочитанных в детстве книг. В школьные годы это был горный туризм, поскольку целью моих устремлений были горы Средней Азии, а альпинизмом можно было заниматься только с 18 лет.

Поступив в университет, во Владивостоке, я немного потерялся, потому что здесь у меня не было сплоченной туристической команды. Конечно, в студенческие годы ходил с друзьями в походы выходного дня на горы Пидан и Фалазу, но это было неспортивно. Позже я серьезно увлекся сплавами по горным рекам – один из моих друзей «затащил» меня в категорийные походы. На каяках, катамаранах, плотах исхожено много маршрутов – по рекам Дальнего Востока, Саян, Алтая.

Достигнув 40 лет, начал ходить в одиночные походы, видимо, это был мой способ преодоления кризиса среднего возраста. После таких походов всех любишь и видишь вокруг только хорошее.

Пожалуй, самое главное, что дал мне туризм – это много хороших друзей. Очень много километров пройдено с молодой командой из нашей лаборатории. Ходили иногда по три речки подряд. Например, маршрут Зун-Мурин, Саяновская Ока – Ия, через перевалы 100 км пешком, 400 км по воде преодолевали более месяца. 

Альбом: Химики

Любимый маршрут? Как всегда – не пройденный. Для меня это Белянкиик на Памире, и мечта эта уже несбыточная. В 40-45 лет я мог еще ходить по сложнейшим маршрутам, здоровья хватало. Но началась «гайдаровщина» – все лето, пока позволяла погода, проводили на кораблях, перерабатывали ЖРО, на сплавы просто не оставалось времени. Очень хотел бы сходить хотя бы по трекингу до Тьянгбоче в Гималаях, увидеть Эверест.

Не могу забыть ощущения от Среднеазиатского высокогорья. Мне было лет 14, когда я впервые поднялся высоко в горы. К сожалению, последний раз я был там очень давно, лет в 35. На высоте 3000-4000 метров совсем другое состояние души. Незабываемое ощущение от звенящей чистоты воздуха и вздымающихся перед глазами гор невозможно высказать, но очень хочется повторить. Не менее сильные ощущения переживаешь перед прохождением серьезного порога, когда понимаешь, что нужно идти и обуздать свой страх, который есть всегда. Но счастье от его преодоления и полученный в схватке с водной стихией адреналин заставляют вновь возвращаться.

Есть ли такой адреналин от успехов в работе? Да, бывает. Решив, казалось бы, неразрешимую задачу, скажешь сам себе: «Ай да молодец, ай да сукин сын!». Не без того. Но не так часто как хотелось бы.

– Что отличает вас сегодняшнего от 30-летнего?

– По-моему, особых изменений в целях и ощущениях нет. В 30 лет в своем представлении ты значительнее, чем есть, а в 60 собственная оценка уже адекватнее. Понимаешь, что некоторых знаков отличия ты не заслуживаешь.

Но меня радует, что, как и в 30 лет, я могу проснуться среди ночи от внезапного ощущения ухваченной идеи, найденного решения трудной задачи, откровения, ясного понимания того, что нужно сделать. И не страшно, что найденное решение может быть ошибочным. Временная неудача – неотъемлемая часть творческого процесса.

К сожалению, административный ресурс, приобретаемый с должностями, степенями и званиями, неотделим от обязанностей, которые мешают полностью отдаваться творческому процессу.

– Что бы еще хотелось сделать?

– Хочется, чтобы начатое успешно развивалось, чтобы задуманное, как в работе, так и в жизни – получалось и радовало. Больших планов по изменению мира уже нет. Но более всего хочу, чтобы не пропадал интерес к познанию нового. Для меня нет ничего страшнее потери желания понимать и анализировать.

Вопросы задавали коллеги: доктор химических наук Светлана Братская, научный сотрудник Алексей Войт, младший научный сотрудник Александр Мироненко