В 2004 году защитил кандидатскую диссертацию в Институте автоматики и процессов управления ДВО РАН. В настоящее время – генеральный директор компании «РНД Интернэшнл», занимающейся оффшорным программированием.
Владеет тремя иностранными языками. Помимо английского самостоятельно изучил японский и китайский языки.
Увлекается ездой на горном велосипеде, плаванием, восточными языками, историей, литературой. Пробует свои силы и на писательском поприще: пишет стихи, рассказы.
Несколько рассказов из опубликованного сборника «Все хорошо!» с любезного разрешения автора предлагается Вашему вниманию.
Гайдзины
Рассказывая о наших похождениях в Японии, я не могу обойти своим вниманием проблему гайдзинства. Хотя слишком долго останавливаться на ней не стоит - много людей, более талантливых и опытных, чем я, уже воспели ее со всех сторон. Она заключается в том, что в Японии любой не-японец - чужак. В общем-то, это особенность любых стран с монолитной расой (например, Корея). У нас, в России, и конечно же в Америке, такого нет - ты можешь стать «своим», пожив достаточно долго, да и русское и американское общество относится более лояльно к чужакам.
В Японии все не так. Не зависимо от уровня знания японского языка, культуры, времени проживания в Японии, ты всегда остаешься гайдзином. В этом есть свои плюсы и свои минусы. Плюсы заключаются в том, что, перефразируя известную русскую поговорку, «гайдзинам закон не писан». Японское общество пронизано огромным количеством ритуалов - как правильно кланяться, как говорить с вышестоящими по должности, как отвечать на поздравления и т.д. На нас, гайдзинов, эти требования не распространяются. Многие мои русские знакомые, прекрасно знающие Японию и все ее ритуалы, со смехом игнорируют их.
Иностранцев боятся, их (нас) не понимают, поэтому относятся как к священным коровам, разумеется, до известного предела - много наших, не обремененных излишним интеллектом, морячков побывало в «японских застенках», по пьяни расковыряв отверткой автомат для продажи пива или украв велосипед. Но, если не перегибать палку, то можно очень неплохо наслаждаться жизнью. Когда я под визг тормозов и рев клаксонов пролетел на красный цвет на велосипеде огромный перекресток (горело ПЯТЬ красных светофоров), а потом еще врезался в полицейский пост, чуть не сбив двух стражей порядка, мне только нежно улыбнулись и погрозили пальчиком. Что бы со мной сделали наши родные менты – трудно представить, но по шее дубиной бы точно дали, я думаю. Другой пример – мы с Максом оставили велики в неположенном месте, а когда пришли их забирать, увидели дедушку, который вешал на наши велики штрафные квитанции. Но, увидев наши славянские рожи, махнул рукой, типа, «катитесь так, сынки!». В случае возникновения каких-то проблем, или когда нет желания общаться, самое лучшее поведение – в стиле «я есть очинь плёхо-плёхо гаварити японьски», в этом случае японцам ничего не остается, как отстать от вас. Можно выдать себя за американца, тогда люди проникаются почтением, но если нужно припугнуть, можно сказать правду – что ты русский.
Русских здесь особенно боятся. Один раз в Интернет-кафе меня довели до белого каления совершенно, на мой взгляд, необоснованные запреты на использование своих дискет и компьютера. Я начал спорить с предельно вежливыми служащими и понемногу свирепеть. И вдруг я заметил, что мои собеседники не на шутку испугались – они молча смотрели на меня с бледными лицами и круглыми от ужаса глазами. Они уже знали, что я русский, и, видимо, обреченно ждали, когда я выхвачу из-под куртки автомат Калашникова и всех их покрошу, после чего спокойно вытру от крови клавиатуру и сяду пользоваться своими вирусоносными дискетами.
Я резко сбросил обороты, сгладив напряженность дискуссии. «Вот бы научиться в России производить такое впечатление!» – подумал я. Но это невозможно. Наши труженики масс.услуг (продавцы, контролеры) воспитаны в духе равенства всех людей, причем искреннее считают, что некоторые люди (конкретно они), несколько «равнее» всех остальных. В Японии при входе в любое заведение вас еще издали приветствует крик «Ирассяимасе!», типа, заходите, люди добрые, сделаем для вас все, что в наших силах. Работники из кожи вон лезут, чтобы заслужить вашу благосклонность. Это идет из извечного японского принципа «начальник – хозяин, подчиненный – слуга; клиент – бог, исполнитель – тля».
Но кроме радующих душу плюсов есть и некоторые минусы. В обычной жизни гайдзина окружает как бы невидимая оболочка. Здесь невозможно найти друзей, поговорить по душам с кем-нибудь. Если гайдзин не имеет своего круга соотечественников, с которыми может регулярно общаться, то жизнь его тяжела. Наш, русский, менталитет отличается от японского как небо и земля. Даже общаясь с продвинутыми, обрусевшими японцами, много лет прожившими в России и говорящими по-русски, эта разница ощущается. В принципе, для людей, привыкших к одиночеству, изолированная от остального общества жизнь гайдзина может быть и в радость. Все мы в той или иной мере одиноки – и объективно, и субъективно. Здесь, в Японии, одиночество проявляется в своей «чистой» форме, когда нет почвы для иллюзий и самообмана.
Бабушкин Рай
Помня про обещание купить для бабушки семена самых лучших в Японии морковок и помидоров, я совершенно замучился в поисках. Сами японцы советовали мне спрашивать семена в цветочных магазинах, но в цветочных магазинах мне сказали, что они их не продают. В конце концов, какая-то бабушка, растроганная моими комплиментами ее чахлому садику, надавала мне кучу семян каких-то непонятных цветов (которые во всей Японии есть только у нее одной), и посоветовала идти в Самый Большой Универмаг – там есть все. Долго ли, кротко ли, но я нашел этот Универмаг. Передо мной стояло ОГРОМНОЕ здание в стиле, который лучше описать словами Колониальный Ампир – обмазанное глиной, с узкими окнами, обилием колонн, статуй, украшений и барельефов. Наверно, бесхитростным японцам оно казалось воплощением всего самого лучшего из европейской архитектуры всех времен и народов. Главный вход в здание охраняли огромные бронзовые львы, придерживающие лапами набившие оскомину шары. Все это настолько не вязалось с окружающейся японской действительностью, что от этой несуразности возникала своеобразная гармония.
Внутри Универмага все как бы соответствовало его наружному виду – ларечки, которые были внутри, можно назвать словом бутики-и-и-и-и (с очень длинным ударением на последнем слоге). Когда японцы (да и русские тоже) хотят подражать европейцам, всегда получается забавно. Я искал семена, попутно спрашивая кольцо на палец ноги для сестренки, на меня смотрели как на идиота (здесь же бутики-и-и-и-и, мы семенами и ножными кольцами для младших сестер гайдзинов не торгуем!!!), в конце концов я забрался на крышу этого Универмага и ... попал в Бабушкин Рай. Крыша представляла собой улицу – только тротуары и дороги, которые никуда не вели, заканчивались на ее краю, прямо на крыше стояло несколько маленьких зданий. Редкие соседние здания, которые были выше Универмага, казались невысокими домиками, стоящими в отдалении. Но! Самое главное – часть крыши была отведена под нечто вроде огромного магазина-оранжереи, где в кадках стояли самые экзотические цветы и деревья, где можно было купить любой сельхоз-инструмент, и, уж конечно, любые семена.
От всего этого веяло таким хрестоматийным покоем, таким умиротворением. Впавшие в детство бабушки и не вышедшие еще из детства детишки создавали особую атмосферу, и во всем мире не было ничего важнее палочек-ковырялочек и глиняных лягушек. Я, в своих терминаторских очках, черном гайдзинском прикиде, с трехдневной щетиной и похмельным запахом сакэ изо рта явно диссонировал с этим местом – бабушки косились на меня озабоченно и подозрительно, подзывая внучат, которые обращали на меня внимания не больше, чем на своих бабушек, занятые беготней. Я, со своей стороны, старался привлекать к себе как можно меньше внимания, сидя на лавочке, попивая зеленый чай, и с грустью чувствуя себя безнадежно испорченным и чужим в этом месте.
Самурайское сакэ
На выходных мы с Максом заехали в очень большой магазин сакэ – ему нужно было купить бутылку в подарок. Надо сказать, что хотя сам я не пью, меня всегда привлекала, если так можно выразиться, эстетика алкоголя. Не вульгарное поглощение тормозной жидкости в подворотне, а изящные бутылки, благородные цвета вин в них, таинственные названия, этикетки с золотыми тиснениями и сургучевыми печатями; тонкие ценители, рассуждающие о букетах и ароматах и т.д. Я даже завидовал, глядя на пьющих людей в компании, мне казалось, что какая-то часть жизни проходит мимо меня.
Итак, мы с Максом ходили между рядами сакэ и пытались выбрать для него подарок. Я в сакэ, да и вообще в спиртном, разбираюсь как свинья в апельсинах, о чем честно сказал Максу, посоветовав держаться принципа «чем дороже – тем лучше». Японцы достигли совершенства в искусстве упаковки, и если уж вина в наших дорогих магазинах могут произвести впечатление, то с японскими винами им не соперничать – это просто произведения искусства по качеству оформления – умопомрачительные плетения, рисовая бумага, тонкий рисунок этикеток. Короче, все делается для того, чтобы завлечь человека, вызвать у него желание купить и выпить. И вдруг, гуляя среди полок, среди всего этого угнетающего великолепия я заметит одну неброскую бутылку, даже без коробки. Я присмотрелся и понял, что она БЕЗУПРЕЧНА – я был просто потрясен. Это трудно описать, но бутылка простого матового стекла была подчеркнуто строго оформлена, имела простую совершенную форму и строгую этикетку с несколькими иероглифами старинной вязи. Хозяин, проследив направление моего взгляда, уважительно хмыкнул.
Это особое Самурайское Сакэ, сказал он. Оно изготовлялось по древнему рецепту, пили его только воины и монахи. Его очень тяжело пить, поскольку в другое сакэ (для слабаков и женщин) добавлялись специальные отдушки и добавки для придания мягкости и сладости, здесь же этого нет – здесь совсем другие добавки. Он долго с придыханиями, с видом змия-искусителя рассказывал об особенностях этого загадочного сакэ, но я мало что понял, боюсь, объяснения русского винодела были бы мне ненамного понятнее. Голос разума настойчиво кричал, что нас держат за двух гайдзинов-лохов, и пытаются впарить какую-то подозрительную лажу, завалявшуюся на полке, но я заставил его замолчать. Нехилая цена только подчеркивала особенность этого напитка, мы с Максом переглянулись и достали деньги.
По дороге мы купили закуски, время уже близилось к ночи, и мы решили в нашем номере выпить немного таинственного сакэ на ночь, что лучше спать. Нам объяснили, что сакэ нужно пить горячим, для этого в него добавляют немного кипятка. Но мы решили, что сбивать градус – это не наш путь, вместо этого мы уж лучше нагреем сакэ в горячей воде, которую можно набрать, если заткнуть пробкой сливное отверстие раковины. Жалко, никто не видел нас в тот момент, когда мы сидели в санузле нашего номера, одетые в юката (Макс – на краю ванны, я – на унитазе) и терпеливо ждали, когда в глиняных стаканчиках, поставленных в раковину с горячей водой, нагреется сакэ. Ждать пришлось долго, сакэ грелось плохо, в итоге у нас лопнуло терпение и мы решили пить его так, едва теплым. Насчет того, что пить его трудно, хозяин нисколько не соврал – ничего более мерзкого я сроду в рот не брал. Вкус не был обжигающим, как у крепкого спиртного напитка, он был ГНУСНЫМ. Хуже вкуса был только запах – я даже не могу сравнить его ни с чем. Пить сие можно было, только затаив дыхание и зажав нос. Правда, Макс сказал, что водка еще хуже, но мне что-то не поверилось. Но делать нечего, мы, русские, ведь ничем не хуже самураев, поэтому мы геройски пили это сакэ, меланхолично зажевывая его онигирями. Я рассчитывал, что мы выпьем совсем немного, чтобы только попробовать, но прошло всего несколько минут, и бутылка опустела. Я почувствовал, что зрение начинает расфокусироваться и на душу снисходит покой. Я сразу решил лечь спать, и Макс последовал моему примеру.
Не берусь описать ощущения, которые я испытал после этого – жизнь, до сих пор казавшаяся бессмысленным и пошлым процессом превращения очередного сегодня в очередное вчера, вдруг наполнилась высшим смыслом, обрела глубину и ширину. Не вся жизнь – как нить из прошлого в будущее – а именно настоящий ее момент, как узелок, вдруг вырос, утолщился и засиял всеми гранями. Любые проблемы личного и мирового плана решались с пол-пинка, стоило только о них подумать. Ключи от вечности были у меня в кармане, причем описать их словами было совершенно невозможно – настолько все было просто и в тоже время невыразимо человеческим языком. Ради таких моментов, пусть даже и наведенных искусственно, и стоит жить – подумал я тогда. У меня даже возникла мысль – привезти с собой в Россию пустую бутылку Самурайского Сакэ, поставить ее в красный угол своей комнаты, и по вечерам, перед сном, медитировать на нее как на источник высшей мудрости и прозрения. С этими благостными мыслями я медленно погружался в сон, как вдруг Макс, все это время беспокойно ворочавшийся, вдруг вскочил и заявил, что это несерьезно, и что надо купить ЕЩЕ. Мне было и так хорошо, поэтому Макс отправился на поиски горючего один, а я продолжал наслаждаться состоянием безмятежности, покоя, и высшего знания.
Однако, внезапно я заметил, что это благостное состояние дало маленькую трещинку, которая стала постепенно расти, расти и вытеснять все остальное. Я понял, с чем это связано – ближайший магазин находится за углом, а Макс ушел уже довольно давно и его все еще нет. Он же пьяный, как и я, а вдруг он попал под машину, потерял документы, или заблудился – ведь языка он не знает, а на улице уже темно. Вывод – надо мне идти его искать. Мне потребовать некоторое время, чтобы подняться с кровати и дойти до зеркала. Когда я посмотрел в него, то не сразу смог найти в нем отражение своего лица. Я понял, что в таком состоянии искать Макса я смогу только ползком, и что мне лучше даже за дверь номера не выходить, чтобы не компрометировать русских в глазах постояльцев и хозяев отеля. Макс, между тем, все не шел и не шел. От моего благостного состояния не осталось и следа, его сменила тревога, злость на свою физическую беспомощность и первые (пока еще) робкие угрызения совести из-за того, что я так по-свински нажрался и легкомысленно отпустил Макса одного. Наконец Макс вернулся, сообщив, что слегка заблудился, но все-таки нашел то, что искал – настоящее кантри виски. Я, хоть и потерял координацию движений, некоторый контроль за речью, и, частично, четкость зрения, все-таки сохранил ясность мысли и отчет о своих поступках, а у Макса, похоже, было все наоборот – он относительно легко двигался, говорил, но сознание его временами погружалось в ему одному ведомые пучины.
Я понимал, что состояние благости ушло безвозвратно, ключи от вечности потеряны, и смысл жизни забыт, а просто так еще больше напиваться мне не хотелось, поэтому я просто сидел, пил сок и разговаривал за жизнь с Максом, пока он допивал свое виски. Мы довольно долго трепались каждый о своем, как глухой с глухим, пока вдруг оба одновременно не поняли, что НУЖНО СПЕТЬ. Был 3-й час ночи, мы открыли окно на нашем 5-м этаже и стали орать в ночной Токио все русские песни, какие знали, от В Лесу Родилась Елочка, до Нас Извлекут Из-под Обломков, в том числе и все известные нам нецензурные версии этих песен. Затем мы спели украинские песни, типа, Несла Галя Воду и Ты Ж Мене Пiдманула. Поорав около часа, мы решили, что хватит метать бисер перед свиньями, то есть баловать японцев русской культурой, и закрыли окно. После этого мы стали петь уже для себя, громко и проникновенно, и пели довольно долго. Когда петь стало уже нечего, я начал петь японские песни, безбожно фальшивя и перевирая слова. Видимо, это было последней каплей в чаше терпения наших невольных слушателей, поскольку не успел я допеть первую песню, как практически одновременно стали стучать в стены, дверь, и, по-моему, даже в пол нашего номера. Можно было бы, конечно, забаррикадировать дверь и спеть Врагу Не Сдается Наш Гордый Варяг, а еще лучше – И Летели Наземь Самураи Под Напором Стали И Огня, но я понял, что веселье пора закруглять, с некоторым трудом утихомирил Макса, и мы погрузились в тяжкое алкогольное забытье. Когда я утром с трудом продрал глаза и увидел, во что мы превратили наш номер, мне стало страшно. Хорошо еще, что компьютер, наши костюмы и другие ценные вещи были расположены далеко от эпицентра оргии, и только поэтому они не пострадали. Я встал и прислушался к своим ощущениям. До этого я слышал, что с утра хочется опохмелиться, но у меня такого желания не наблюдалось, и когда я случайно понюхал стакан с остатками кантри виски, мне чуть не поплохело. И в этот момент я ясно понял одну вещь – эстетика алкоголя навсегда потеряла для меня привлекательность, и больше меня не заманят красивые бутылки и байки про «Самурайское Сакэ». Это так бессмысленно – ради короткого иллюзорного состояния благости пить кошмарную мерзость, потом испытывать жуткое похмелье и угрызения совести, тратить деньги, да еще и гробить свое здоровье!
Итак, Макс лежал как труп, мне тоже было плохо, но я решил, что помирать сколько душе угодно я смогу и в России, а здесь нужно активно отдыхать, и уехал кататься на велосипеде по Токио. Признаться, спускаясь вниз, я ожидал неприятного разговора с хозяевами, но они отнеслись к нам на удивление с пониманием – русские ребята каждый день работают, получают всякие важные факсы, пропадают на встречах – нужно же им иногда расслабиться? Кроме того, вчера был загадочный русский праздник – Международный Женский День, 8 марта (о котором мы, признаться, во время пьянки ни разу и не вспомнили). Не было никаких замечаний даже после уборки номера.
Велосипедные Очки
Я ехал по Токио и состояние мое все улучшалось и улучшалось по мере того, как встречный ветер выдувал из головы остатки хмеля. Был выходной день, поэтому улицы были пустынны. Вообще, обычно в Токио очень много велосипедистов, в Ниигате их почему-то почти нет. Среди этого обилия простых людей на велосипедах выделяются спортсмены – на дорогущих великах, в специальных желудеобразных шлемах – с щелями вентиляции и ребрами жесткости (из-за чего голова велосипедиста напоминает голову Чужого из какого-то малобюджетного фильма ужасов), и в совершенно пижонских солнечных очках, похожих на горнолыжные. Если в необходимости шлема сомневаться не приходится, то по поводу очков я первое время был убежден, что это просто такой корявый понт, но потом понял, что это не так. Когда едешь на велосипеде, ветер периодически бросает в лицо мелкий мусор и пыль, которые забивают глаза. Кроме этого, при быстрой езде глаза очень сильно устают от мелькающих блестящих витрин, стекол, полированного металла и т.д. И, наконец, когда ОЧЕНЬ быстро едешь на велосипеде, лицо начинает замерзать от потока встречного ветра, особенно сильно замерзают и начинают слезиться глаза. Короче говоря, очки – это не понт, а суровая необходимость. Я, как профессионал-велосипедист, решил купить себе самые модные очки. Мне повезло – на развале в Гинзе я нашел очень стильные очки – голографические стекла отливают голубизной, ярко-розовая оправа да пол-лица, с какими-то крылышками и выступами, и все это покрыто маленькими зелеными слониками и золотистыми свинюгами. Одним словом - Мечта Шизофреника. В таких очках уж точно круче меня в Токио никого не будет, даже грузовики будут уступать дорогу. Однако, после некоторых колебаний я решил не брать эти очки – то, что модно и стильно в Японии, в России носят только ортодоксальные ...
Возвращение
Мне кажется, что современное японское общество все сильнее теряет свою самобытность, с завидным успехом перенимая все пороки и недостатки Запада и, в особенности, Америки. Это проявляется во всех сторонах жизни. Например, в японском языке наметилась тенденция избавляться от иероглифов, записывая слова каной (азбукой). Сами японцы объясняют эту тенденцию тем, что, дескать, бедные японские детишки портят глазки и теряют на заучивание иероглифов свое драгоценное время, которые могли бы с пользой провести, разглядывая манга (японские комиксы) или тусуясь в пачинко-барах.
Огромными темпами растет слой заимствованной лексики (гайрайго), которая вытесняет исконно японские слова. Наверное, японцам кажется, что так они становятся ближе Западу. Например, японская терминология моей профессии практически вся состоит из гайрайго: файру-сторедзи (file storage), бакаппу (back-up) и т.д. Когда японцы говорят на таком языке, кажется, что это очень плохой английский. Понятно, что в IT-сфере по всему миру уже давно используется про-английская лексика; файл и компьютер – они и в Африке и в России file и computer, по другому их не назовешь (разве что только китайцы сделали финт ушами и назвали компьютер DianNao – «электронные мозги»). Но я не могу понять, почему вытесняются заимствованиями такие слова, как «ложка» (спуну), «встреча» (апойнтоменто), «поцелуй» (кису), «свидание» (дета), «тоска по Родине» (хомусикку).
Заимствуются не только одиночные слова, но и целые блоки, смысл которых японцы чаще всего не понимают. Так, бегающие по кругу на тренировках каратисты повторяют: Ре-Цу-Го! Ре-Цу-Го! Что такое это РеЦуГо – они и сами не знают, но мне удалось выяснить этимологию этого загадочного слова. Это искаженное английское Let’s go, которое когда-то на совместных тренировках повторял один американец-стажер, а японцы с прилежанием попугаев заучили. Я был свидетелем, как в компаниях молодые люди пытались говорить друг с другом на английском, весьма гордые собой при этом. В радио передачах также много псевдо-английского. Все это смотрится жалко и убого – как в смысле знания английского языка (который у японцев ужасен), так и в смысле низкопоклонства перед чужой культурой.
Что касается японской истории и культуры, то они, похоже, продают ее оптом и в розницу, используя как средство привлечения туристов (впрочем, как и мы, русские, правда, с меньшим успехом). Магазины ломятся от обилия книг и фильмов про суровых дядек с мечами, лихо рубящих друг друга в капусту, но этот жанр уже давно набил оскомину как самим японцам, так и иностранцам. Наверное, в современной России самураями бредят только детишки, да не по возрасту восторженные восточники. А в том, что в Японии ничего подобного уже давно не осталось, не сомневается, по-видимому, никто. Тем удивительнее было для меня столкнуться с проявлением древних самурайских и дзен-буддийских традиций в той сфере, где я меньше всего ожидал их встретить – в японском IT-бизнесе. Возможно, я просто дилетант, скверно говорящий по-японски и наделенный буйным воображением, в связи с чем некоторые вещи воспринимаю неадекватно, но я бы хотел рассказать всего две истории.
Возвращение –2
Давним знакомым нашей фирмы является некий господин K-сан, глава фирмы Y. Он несколько раз приезжал во Владивосток, заходил к нам в офис, мы с ним встречались в Токио. То, что этот человек отличается от других японцев, у нас поняли сразу. Он весьма странный товарищ. Лично у меня сложилось впечатление о нем, как о человеке, над которым повисла корявая лапа Злого Рока, и то, что он до сих пор жив и здоров – просто недосмотр темных сил. K-сан – это человек, далекий от того, чтобы излучать уверенность и респектабельность, скорее он производит впечатление борющегося из последних сил, потрепанного жизнью человека. Какое-то шестое чувство всегда подсказывало мне, что за его спиной никого нет. Так бывает, когда перед началом уличной драки одинокий боец начинает неумело блефовать, призывая несуществующих соратников, чтобы испугать своих врагов и избежать боя. Но, по всем документам и внешним ссылкам его фирма Y действительно имеет довольно длинную и славную историю, ведет самые передовые разработки, и сотрудничает с самые крупными японскими корпорациями. Тем удивительнее, что он – ее глава – сам носится по разным странам, встречается с зарубежными партнерами и заказчиками. В Японии (да и у нас) так не принято. Кроме этого, он явно обладает глубокими профессиональными знаниями программиста и системотехника. Директор же крупной фирмы должен только управлять, и таких знаний у него быть не должно, если только он не был программистом в далеком прошлом. В общем, несуразностей и неясностей с этим человеком и его фирмой хватало, но, тем не менее, лично у меня K-сан всегда вызывал чувство труднообъяснимой симпатии.
Понятно, что с момента нашего приезда в Токио у нас с Максом было жгучее желание посетить офис компании Y, чтобы оценить на месте, что же эта компания из себя представляет. Много раз я пытался напроситься к K-сану в гости, но он каждый раз отказывался под разными предлогами, что это, дескать, очень далеко, да что мы устанем, пока доберемся, и не дай бог еще заблудимся в пути, и что лучше уж он к нам приедет и т.д. Наконец, 11-го числа мы с Максом решили без предупреждения нагрянуть к K-сану в его логово. У меня сохранилась брошюра корпорации Y, которую он когда-то мне неосмотрительно дал, в ней был указан новый контактный адрес, по которому мы и отправились в путь. Поиски увели нас далеко за пределы Токио, мы долго добирались на чугунке, и, наконец, приехали в тихую японскую деревню, с рисовыми полями и буддийскими молельнями в маленьких садиках. Искать указанный адрес долго не пришлось – в ряду нескольких похожих домов с табличками «K» (видимо, семейный клан) мы нашли небольшой аккуратный домик, рядом с лестницей в подвал которого лежала какая-то коробка с надписью «Корпорация Y», видимо, выполнявшая роль вывески. Сомнений не оставалось – это и был Главный Офис славной Корпорации Y. Недалеко от входа стояли мусорные баки, лежали детали велосипедов, старые порно-комиксы и прочие предметы. Сам хозяин подвала отсутствовал, так что мы вволю фотографировали этот оплот высоких технологий со всех сторон, чем привлекли некоторый интерес аборигенов. Поскольку мы уже и так засветились, я решил пойти в открытую. Я предположил, что сам K-сан живет в этом же домике, в подвале которого находится его корпорация, поэтому позвонил в дверь. И я не ошибся – мне открыла жена г-на K-сана, усталая миловидная женщина, окруженная кучей ребятишек. Она сразу поняла, что мы – русские партнеры ее мужа, и сообщила, что он уехал по делам. Я сказал, что мы, дескать, приехали сюда без приглашения, чтобы обсудить с K-саном некоторые вопросы, да вот незадача – не застали его. Не дав ей опомниться, с тем вежливо откланялись и удалились. Нами овладело безудержное веселье. Мы изощрялись в злословии по поводу офиса «Корпорации Y» – нам было с чем сравнивать, особенно после посещения небоскребов NTT и Mitsubishi. Несмотря на то, что вроде как все тайное стало явным, гнусная и лживая суть г-на K-сана была изобличена, в моей голове никак не складывалась полная картина. Если то, что мы видели – корпорация Y, то как же быть с ее достижениями? Я находил ссылки на корпорацию Y в разных японских источниках, то есть, достижения действительно были и есть! Причем в маленьком подвале деревенского дома эти достижения не склепаешь на коленке, да и персонал квалифицированных специалистов для этого нужен. И вдруг все встало на свои места – я, наконец, понял.
Корпорация Y действительно существовала, и имела большие успехи на японском рынке ПО. Г-н K-сан не был в числе ее руководителей (в феодальной табели о рангах – хатамото, «стоящий под знаменем»). Скорее всего, он был обычным программистом или техником – легковооруженным самураем с алебардой или мечом, или, еще ниже, тестером – босоногим пехотинцем-асигару, вооруженным заточенным бамбуковым копьем. Именно этим объясняются его глубокие технические познания. Клан-корпорация, в которой он был всего лишь пешкой, процветала, и ничего не предвещало беды. Я не знаю, что случилось потом, какие неведомые финансовые бури и коварные враги-конкуренты подточили ее основание, но она захирела и развалилась. Я далек от мысли, что руководство дружно сделало себе харакири, скорее всего, они просто в духе времени бросили корпорацию на произвол судьбы, сами основали новые компании и забыли про Корпорацию Y. Я вспомнил, как K-сан с горечью рассказывал о некоторых трудностях у его компании, но я и предположить не мог что все ТАК ПЛОХО. Итак, сотрудники разбежались кто куда, и K-сан остался один. То, что он был глубоко предан своей корпорации, я понял только сейчас по тому, как он, бывало, с жаром и слезой в голосе рассказывал мне о ее успехах в области обработки образов (теперь я понимаю, что это были большей частью прошлые успехи). Говоря по-старому, он стал ронином – самураем, оставшимся без хозяина. В принципе, для современной Японии, сотрясаемой приступами экономических кризисов, это обычное явление, банкротством компаний и увольнением персонала никого не удивишь (ВатариДориЯкунин – «сотрудник – перелетная птица»). Но K-сан не захотел уходить в другую компанию, хотя, как высоко квалифицированный специалист, мог бы это сделать. Не имея на это никаких полномочий, он поднял знамя, брошенное в грязь – стал Last Standing Man, как выразились бы склонные к патетике американцы. Благодаря ему, корпорация Y существует по сей день, и ее имя не кануло в небытие. Каких трудов стоит поддерживать ее существование – знает только г-н K-сан. Но то, что он, не имея административных навыков (это было видно еще в России), пытаясь тянуть ее с кучкой соратников (6 человек), не получает тех доходов, которые бы имел, спокойно работая по своей специальности в другой фирме – это для меня очевидно, об этом говорит хотя бы его «офис». Он пытается возродить былое величие компании, и (!!!) надеется, что прежнее руководство вернется в нее, чтобы занять его место главы – теперь мне стали понятны его разговоры о каком-то горячо любимом X-сане, прежнем главе корпорации Y. Короче говоря, классический пример самурайской преданности уничтоженному клану.
Поняв все это, я почувствовал уважение к K-сану. Через пару часов мне на сотовый позвонил сам K-сан. Он уже узнал от жены, что мы были у него, выразил сожаление, что отсутствовал во время нашего визита, посетовал, что нам не стоило так надрываться – ехать в такую даль. Мы вежливо поговорили с ним на отвлеченные темы, но то, что осталось недосказанным, было понятно нам обоим. Он, без сомнения, догадался, для чего мы ПО-НАСТОЯЩЕМУ приезжали, и еще он догадался, что я все понял про корпорацию Y и его роль в ней. Мы попрощались, как хорошие друзья, договорившись встретиться во Владивостоке...
Я записал эти истории, сидя в корейском бизнес-центре. Рабочий день медленно догорал, вокруг меня ходили, разговаривали, играли и работали корейцы и японцы – все было как всегда. Но в мирном шелесте ксероксов мне слышался свист самурайских мечей, а в бессмысленной болтовне клерков – древние и протяжные слова Сутры Белого Лотоса.
КОАН – проверка на гайдзинность
По возвращению в Ниигату у нас с Максимом было несколько встреч, одна из которых потрясла и его, и меня. Мы были в одной очень известной в Японии компании, точнее, в ее ниигатском филиале. То, что компания отличается от других, мы оба почувствовали сразу – во время презентации на большом экране в кабинете директора нам, как обычно, показывали графики роста капитала и персонала, схему взаимодействия между различными подразделениями, но было и еще кое-что. Например, нам показали альтернативную схему компании, напоминающую чертеж аппарата для производства сакэ (при мысли о сакэ меня замутило). Она выглядела, мягко говоря, странно – научности в ней не было ни на грош, скорее полудетское желание выразить какие-то предельно неформализуемые вещи, связанные с боевым духом и преданностью фирме. Затем нам показали огромное количество видео-записей, на которых был изображен один и тот же сюжет – как различные люди (как выяснилось – весь персонал компании), в различное время (как выяснилось – каждый день) бьют клюшкой для гольфа по мячику. Нам объяснили, что перед началом каждого рабочего дня каждый работник обязан сделать такой удар (записываемый на видеокамеру и помещаемый в архив), и тот, кто бьет плохо – наказывается всеобщим презрением и чуть ли не лишается премии. В принципе, я легко уловил аналогию – траектория движения клюшки повторяет траекторию движения меча кайсяку – человека, который из-за спины отрубает голову приговоренного к сеппуку (харакири), облегчая его страдания.
В древности умение аккуратно отрубить голову, оставив ее висеть на лоскуте кожи, являлось одной из главных добродетелей самурая. Скверно отрубленная, покатившаяся голова считалась дурным тоном – это некрасиво и не эстетично. Но если раньше можно было оттачивать умение на, так сказать, живом материале, то сейчас, понятное дело, с эти стало чуть сложнее. Поэтому и пришлось придумать процедуру с клюшками.
Я видел, как от происходящего у Макса вытягивается лицо, но это, как выяснилось, были еще только цветочки. В заключении встречи нам показали практически пустой экран, на котором было написано только два английских слова «CHANGE» и «CHANCE». Далее состоялся диалог между мной и директором, напоминающий беседу в дурдоме:
Директор: чем отличается CHANGE от CHANCE?
Я: в наличием маленькой буковки «T» в букве «G», которая отличает ее от буквы «C»
Директор: правильно. Это был легкий вопрос. А как звучат эти же слова по-японски?
Я: ХЕНКА и ТЯНСУ
Директор: – правильно. Это тоже был легкий вопрос. А теперь вопрос по существу – как Перемены (ХЕНКА) могу стать Возможностями (ТЯНСУ), и какую роль во всем этом играет буква «T», например, с точки зрения Дзен-Буддизма?
В моей голове мгновенно пронесся длинный ассоциативный ряд, начинающийся с Льюиса Керрола, и заканчивающийся Пелевиным. Я вспомнил, как Мартовский Заяц спросил у Алисы, что общего у пуганной вороны и письменного стола? Алиса не смогла ответить на этот вопрос, и, как выяснилось, Мартовский Заяц и сам не знал на него ответ. Также мне вспомнился диалог Сидорчука и Кавабаты (кто читал «Чапаева и Пустоту», то поймет, о чем я). Кавабата показал Сидорчуку картину, на которой был изображен голый самурай, с завязанными глазами и мечом в каждой руке. На шее самурая висели гири, он занес ногу над пропастью, готовый вот-вот ступить в нее. На вопрос Кавабаты, что изображено на картине, Сидорчук ответил, что на картине изображены «ОН» и «ГИРИ», имея в виду русские слова. Этим ответом он попал в самую точку – в японском языке слова, звучащие как «ОН» и «ГИРИ», означают различные виды долга самурая перед окружающими, который, в конечном счете, приводит его к гибели. После этого ответа Сидорчук был принят в корпорацию.
Сейчас примерно в том же самом положении был и я. Это был КОАН – история-загадка, на первый взгляд, совершенно лишенная смысла. Загадки такого типа сотни лет назад задавали дзенские монахи своим ученикам, а ученики думали над ними годами. Правильного ответа на КОАН не существует – на него вообще нет ответов, постигнуть КОАН – означает достигнуть просветления. Разум не играет роли, его нужно «пронзить и бросить на растерзание псам», как утверждает буддизм, гораздо важнее иррациональное, существующее независимо от человека. Я вспомнил Му-Мон-Кан (Заставу-Без-Ворот), все КОАНы, которые изучил к этому моменту, и понял, чего примерно от меня ждут. Мы с Максом сидели за низеньким чайным столиком.
Если бы я встал, выхватил из-за пояса катана (средний самурайский меч), и страшным ударом развалил бы столик на две половины, затем поклонился и молча вышел, представители компании сказали бы:
- да, это очень серьезная компания, они будут нашими партнерами
Но у меня не было с собой катана. Если бы я вытащил вакидзаси (короткий меч для вырезания печени у свежеубитого врага с последующим поеданием ее в сыром виде), и нацарапал бы на столе слово ДЗИКЕЦУ, затем поклонился и молча вышел, представители компании, возможно, сказали бы:
- да, это очень перспективная молодая компания, правда, им еще нужно немного подрасти, но скоро они будут нашими партнерами
Но и мой вакидзаси был далеко, в России. Как по-иному выразить свое состояние, я не знал. Понимая, что совершаю непоправимое, я сказал, что не знаю, как ответить на этот вопрос. Невидимая стена между нами, которая была готова рухнуть, бесповоротно окаменела. Представители компании немного помолчали – они убедились в нашей закоренелой гайдзинистости, чуждости и неумении постичь тонкостей дзен-буддизма, затем улыбнулись и стали вежливо прощаться. Мы не прошли проверку на вшивость.
Больше меня от всего происшедшего был шокирован Макс. Он высказал предположение, что обязательным условием для приема на работу в эту корпорацию является справка о наличии серьезного психического расстройства – нормальных людей здесь не держат. Да и вообще, сказал он, нам от этих маньяков надо держаться подальше, слава богу, что переговоры ни к чему не привели. Тасиро, который присутствовал на встрече, воздержался от комментариев, он лишь шел рядом и изредка сочувственно поглядывал на меня. А я шел и с тоской думал, какие перспективы могли бы открыться перед нашей компанией и передо мной лично, ответь я на КОАН правильно...
Браво, Вадим Информативно, познавательно, спасибо за интересную экскурсию.
ОтветитьУдалить