Рассказ о войне
– Скажите, страшно было на войне?
– Да как тебе сказать… Я ведь в штыковую
не ходил, чтобы вот так, безвыходно. И в окружении не был.
– Ну, всё равно, убитые там вокруг, пули
летают – наверное, страшно?
– Убитые, да. Ну, вот ты как относишься,
когда лошадь мёртвую видишь? Хотя, какие теперь лошади, ну, собаку мёртвую
увидел, что чувствуешь?
– Ну, неприятно…
– Ну вот так и с убитыми. Неприятно. Но мы
же молодыми были, каждый думал: это не для меня. Вот, видишь, правда оказалось
– до сих годов дожил. Поначалу, конечно, непонятно, как это: раз – и нет
человека? Когда повезли после военкомата в учебку эшелоном, одна станция по
пути разбомбленная была, мы там полдня стояли. Вот там, да, ужасно было: эшелон
с ранеными разбомбило – кишки на проводах… Засело у меня, что вот, на фронт
попаду, а там ба-бах, и ничего от меня не останется. Почему-то именно это
впечатлило: ничего совсем от человека не остаётся! А потом понял, что она
выбирает, кого ужалить.
– Как это?
– А это мы уже в учебном подразделении
были, повезли нас в баню, знаешь, как тогда, в кузове возили. А городок бомбили
иногда, там завод был, вот его и бомбили, ну и куда попадут, жилым кварталам
тоже доставалось. И вот мы едем, и даже ничего не успели, сирены завыли и как
бабахнет, ну, метрах в ста, потом ещё, подальше, и всё. Машина остановилась, а
даже команду «разойдись» не подали. И мы, дураки, сидим в кузове, кто-то шутку
сморозил, хохочем. А сосед аж навалился на меня. Я ему говорю: «уснул, что
ли?», а он белый такой, и глаза закрыты. Ну, на землю его, старшина подбежал,
потрогал, говорит: «готов». Мы не поверили, спасать надо! Раздели, а на груди
маленькая такая вмятина, вроде сучком ткнули, и даже крови нет, представляешь?
Малюсенький осколочек, с ноготь, и прямо в сердце. И вот тогда я понял: она
выбирает. Ведь вот, рядом со мной парень сидел, в кузове двадцать человек, а
смерть ему одному. И с тех пор спокойнее стал относиться. А потом, я верил…
– Да, я слышал, на фронте многие молились,
и выжили.
– Ай, перестань, а те, кто молились, но
погибли, таковых не было да? Я лично не видел, чтобы молились. Комсомольцы мы
были все как один, и коммунисты, и верили в победу и в мудрость товарища
Сталина. Я не про ту веру. Я верил, что меня девушка ждёт, вот. И звали её
Верой.
– Ух ты, здорово! Расскажите.
– Одноклассница моя. Я же младше всех в
классе оказался, так получилось, да ещё хилый был по здоровью. И как-то, может
рано ещё было, не было у меня девушки в школе. Да и всех моих уже призвали, я
один по возрасту остался. Только в октябре повестка пришла. И меня провожать из
всего класса пришла одна Вера. Ну, она красивая была, мы в десятом классе на
соседних партах сидели, но я считал, что не для меня она. Ну, знаешь, как в
юности, опыта никакого… А она пришла. Я с матерью прощался, она рядом стояла,
смотрела. А когда команду дали, подошла и прямо в губы поцеловала, я аж
растерялся. Говорит: «Я тебя дождусь!». Не то, чтобы там «Буду ждать» или
«Возвращайся», или «Я тебя люблю», а вот так: «Я тебя дождусь!» Вот о ней я всё
время мечтал и верил в неё.
– И вы о ней думали, когда в фашистов
стреляли?
– Да не стрелял я в фашистов. Я их вообще
видел только мёртвых да пленных, и то нечасто. На аэродроме я служил, в
обеспечении, техником радиосвязи. Наших мёртвых, зато, повидал. Летуны – такие
ребята! Армейская авиация рядом с фронтом, бомбили нас часто. Я вот сам тоже
осколочек на память получил.
– Так дождалась вас, всё-таки, Вера?
– Там так получилось. Меня, когда
призвали, немцы наступали ещё вовсю. Маму мою эвакуировали, многих
эвакуировали, город наш под оккупацию попал, на восемь месяцев. Ну, конечно,
какие письма? Кто где – не понять. Я матери писал, спрашивал о Вере, но она не
знала ничего.
– И что же, её в Германию угнали?
– Слушай. В феврале сорок третьего
разбомбили нас. И мне осколок прилетел, вот сюда, вот тут шрам видишь?
– Прямо в висок!
– Да, вот говорят, ударь человека в висок,
он умрёт, а мне осколок, а я вот перед тобой. Короче, тяжёлое ранение. Сначала
фронтовой госпиталь. Там очухался более-менее, мне доктор говорит: «Осколок на
мозг лёг, сверху, оперировать опасно». Ну отправили в тыл. Там так и сяк
смотрели, рентген делали, побоялись. Сказали: «Живёшь, ну и ладно, живи» и
списали подчистую на инвалидность. Ну, а мне скорее бы домой, надоели уже эти
госпиталя. И с Верой мечтал встретиться. Мне даже завидовали: ребята с тяжёлыми
ранениями без рук, без ног, увечные, а я целенький весь, хоть сейчас на
свадьбу. Только голова кружилась и в обморок иногда падал. Но это терпимо.
– А дальше? Вы стали искать свою Веру?
– Я домой вернулся. Дома пусто. Веры квартира
закрыта, соседи сказали, что всю семью эвакуировали, куда никто не знает. Потом
мать из эвакуации вернулась. Я работать пошёл. А уже в сорок пятом бабушка
Верина вернулась. Вот она и рассказала…
– Неужели, погибла Вера?
– Нет. Эшелон с эвакуируемыми разбомбили,
да они недалеко отъехали, в первый же день. Многие там погибли, и Верина мать,
и братик младший, а бабушку в живот ранило, и саму Веру в руку задело. Они
вместе в госпиталь попали, Вера за бабушкой ухаживала, потом в том госпитале
сестрой осталась. А после госпиталь на фронт отправили. Ну, теперь номер части
был, я к военкому, написали запрос, как положено. Из архива ответ через месяц
пришёл: «погибла в Венгрии». Так вот вышло. А я из-за Веры выжил, я-то знаю.
Потому что верил, что встретимся, ей верил.
– А как же вы потом?
– А вот, видишь, бегает, озорничает. Иди
ко мне, Верусечка, моя хорошая! Самая любимая моя правнучка!
– В честь той вашей Веры назвали?
– Нет, в честь той я первую дочку назвал.
А эта уже в честь бабушки. Так-то. Живём. Пока верим.
Виктор
КВАШИН
2020
Другие
рассказы Виктора Георгиевича можно прочесть здесь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий